В почтовом отделении Майны Прендергаст была Морин Боуэ, чей диапазон мнений и глубину высказываний не стесняла неграмотность, как могла бы сказать Эдит Уортон. Но Морин мне нравилась. В ее доме было две комнаты и три кладбища мух, свисавших с потолка, она бросила школу в четырнадцать, но достигла уровня Йоды[661] в понимании мира, и особенно хорошо она знала свои права и то, как должна работать система социального обеспечения. Слушать Морин было забавно, но мы были полны надеждой и не порадовались задержке.

— Мэри. И Рут, — поприветствовала нас Морин, повернув к нам свою гигантскую личность, но придерживая локтем место у прилавка.

— Морин.

Она уже была готова прокомментировать то, что мы скажем, и, не дождавшись, спросила:

— Он когда-нибудь прекратится? — О дожде больше нечего было сказать. — У меня протечка. В задней кухне. Том Кеог построил ее. Плоская крыша, почти столь же полезная, как обои. — Она помолчала, представляя, как течет крыша, и добавила: — Думаю, есть субсидия для тех, у кого плоская крыша.

Мы с Мамой поддержали разговор — но только про себя: «Да? Как же хорошо для вас!»

Морин повернулась вокруг локтя.

— Ведь субсидия существует, да, Майна?

Миссис Прендергаст предпочитала не молоть языком, а обслуживать клиентов, и потому объявила, что последняя почта скоро будет отправлена.

Как только дверь за Морин закрылась и мы остались одни в сдержанной и тихой величественности почтового отделения Фахи, Мама сообщила Майне Прендергаст, что мы хотим отправить пакет в Лондон.

Миссис Прендергаст не спросила, что в нем, и, действуя профессионально, взяла пакет и взвесила его. Поскольку в нем была поэзия, он почти ничего не весил. Это было именно то, о чем я думала — легкость, отсутствие тяжести, — и весы реального мира едва зафиксировали вес. Мы с Мамой смотрели, как миссис Прендергаст снимает пакет с весов, мельком смотрит на него и кладет опять на прилавок.

Теперь Миссис Прендергаст открывает папку с марками и проводит пальцами вниз по листам, прежде чем выбрать Ту Самую. Вытаскивает ее на свободу, слегка дотрагивается ею до розовой вогнутой подушечки, похожей на пуховку для пудры Тети Дафни, и торжественно наклеивает на пакет.

— В Лондон, — говорит Миссис Прендергаст.

Вот и все. Она не добавила вопросительный знак. Она не спрашивала, а просто утверждала, и сразу стало ясно, что это не касается Почтового Отделения. Но поскольку слово «Лондон» было произнесено и поскольку в таком месте, как Фаха, во влажной послеполуденной тишине один лишь факт отправки чего-то в Лондон был бесспорно весьма торжественным, и в этой торжественности — что, впрочем, вполне естественно, — сама Фаха хотела бы принять участие, потому что каждому поселку приятно знать, что и у него есть нечто важное, и это важное можно отправить в Лондон, и поскольку слово «Лондон» без вопросительного знака вроде как повисло приглашением продолжить разговор и в то же время было грамматически неполным, Мама пояснила: