Наконец Папа оглянулся на меня.
— И о чем написать?
— Да все равно о чем.
Я думала, такой ответ мог бы помочь. Я не понимала ни проблемы, ни муки и тайны ее. В то время я не понимала так, как понимаю теперь. Не понимала, — Папа хотел, чтобы в его стихах была Жизнь, но не мог призвать ее. Внезапно воздух в комнате стал спертым, дождь застучал громче, и я поняла, что привела Папу на пустое место, привела туда, где Суейны всегда оказываются, в ослепительно-белое сияние собственной неудачи. Но я не хотела останавливаться.
— Так напишешь?
Он полностью повернулся ко мне, и он взял мои руки в свои.
— А ты напишешь стихотворение для меня?
Его взгляд удерживал меня так, как я никогда не забуду, и не из-за синевы, или речной глубины, или сияния, не из-за печали или поражения, нет, просто в те секунды казалось, будто в его глазах была целая история устремлений, которую он передал мне, когда попросил написать ему стихотворение.
— Мое будет плохим.
— Но ты напишешь мне его?
— Напишу, если ты напишешь. Ну что, напишешь? — Я встряхнула обе его руки, желая получить ответ. — Пожалуйста. Обещаешь?
— А ты обещаешь?
— Я обещаю. Теперь скажи «
— Я обещаю написать что-нибудь для Рут.