Хотя дети никогда не знают, каковы чувства их родителей, хотя не могут полностью войти в их мир и видеть его так, как видят они, я знала, что мой отец потерян, и вместе с Мамой хотела спасти Папу. Возможно, некоторую роль здесь играло мое желание пережить когда-нибудь в будущем тот момент, когда Просперо говорит Миранде[666]:
Вот я и подумала, что если попрошу его написать мне стихотворение, то нечто остановленное в нем могло бы перезапуститься.
— Напишешь?
Его длинное тело скрючено на стуле, лицо угловатое, серебристая борода взобралась по щекам. Лицо бесстрастное. Брови были безумными клочковатыми волоконцами, похожими и на свободные концы струн, свисающих с колков и закручивающихся возле завитка скрипки Шона Касти, и на лишние концы проводов, которые Поди О оставляет свисать, когда что-нибудь подключает, — это напоминало, что музыка и электричество были живыми, и их невозможно обуздать.
— Не обязательно, чтобы оно было длинным, — добавила я.
Две глубоких складки появились по обе стороны Папиного рта.
— Я уверен, что могу найти стихотворение, написанное для какой-нибудь другой Рут.
— Я такого не хочу. Я хочу, чтобы его написал ты.
Он повернулся к столу, заваленному книгами, двинул руку вверх по сторонам своей бороды. Раздалось тишайшее шуршание. Он сбросил ее поперек рта. Рядом с «