– Никак нет-с… Ваше высокоблародь…

– Ну как же ты не видишь, Прокопьич? Вон же она сидит. Вон – возле гнезда. Смотри, смотри лучше…

Прокопьич от усердия даже намеренно поморгал глазами, как бы не доверяя впечатлению от них поступающему.

– Видишь?

– Никак нет-с…

Ивана словно передернуло и он опуская руку, направил револьвер, который держал дулом вверх, на Прокопьича…

– Раз не видишь, придется мне с тобой распрощаться… Какой же ты царский слуга, ты слепая тетеря… Ты не видишь ворону, которая может и не ворона вовсе… Ты понял, Прокопьич? Это, может не ворона вовсе, а важный государственный преступник… А ты его не видишь? А?.. Тут колдовство, Прокопьич… Тут надо быть вдвойне бдительным, а ты ослеп Прокопьич. Ты не видишь очевидного.

Прокопьич медленно и уже с каким-то благоговейным ужасом снова поднял лицо вверх. Глаза его стали расширяться, и в них блеснуло что-то как бы даже и вдохновенное, даже восторженное:

– Вижу!.. Как пить дать – вижу-с…

– И какая она?

– А большая и черная-с… Как пить дать.

– То-то же… Увидел. Но мы не дадим ей улететь. Не дадим ей уехать…, а Прокопьич? В Питер не дадим уехать и творить там черные свои дела. Покушаться на наших государей и слуг царских. Не дадим, Прокопьич – а?

– Не дадим, – как завороженный повторил Прокопьич.

– Сейчас я буду стрелять в нее, а ты считай. Видишь – это шестизарядный револьвер. Мы с шести выстрелов должны ее убить. Понял – считай.

– Так точно-с.

Иван снова поднял руку, прищурил глаз, словно прицеливаясь (а может и впрямь прицеливался) и нажал на курок. Раздался показавшийся просто оглушительным выстрел. Даже Прокопьич, не ожидавший такого шума от небольшого револьвера, вздрогнул, но тут же «сосчитал»:

– Раз, это…

Береза вся с шумом заструилась осыпающимся инеем так, что Ивана и Прокопьича под ней не стало даже видно. У столба с расстрелянным Алешей возившийся Матуев резко повернул на выстрел голову, затем, выждав еще несколько выстрелов и какое-то время после них, решительно зашагал по направлению к березе.

Иван между тем продолжил стрельбу под счет Прокопьича: «Два-это, три-это, четыре-это, пять…». Причем от этих выстрелов на снег уже стал сыпаться не иней, а кусочки коры, веток и побуревших от мороза стеблей омелы.

– Сколько Прокопьич? – переспросил Иван.