– Пять, ваше высокобродь.

– Сейчас шестой?

– Шестой-эта…

– Шестой, а ворона еще не убита. Не убита же, Прокопьич? До сих пор не убита?..

– Не убита, – прохрипел тот, словно захваченный невиданным действом и при этом потерявший свою волю.

– А остался один патрон…

– Один-с…

– А промахнуться-то нельзя, Прокопьич. Иначе, колдовство-то возьмет верх… Верх возьмет? А надо его придушить в зародыше самом.

– Самом-с, как пить дать…

– А вот что мы сделаем с тобой Прокопьич. Знаешь же песню: «Как поехал Ванька в Питер?.. Как я не буду ждать его?»

– Знаю-с.

– Ну так смотри – не вернется больше Ванька твой…

И Иван стал медленно опускать руку с револьвером, а затем, как будто бы хотел почесать дулом, приставил его к виску.

– Ваше превосходительство, расстрелянный жив.

Это Матуев подошел под березу и обратился к Ивану. Он как-то подозрительно оглядел фигуры Ивана и Прокопьича и добавил:

– Докладываю. Пуля прошла над головой, пробила колпак и вошла в столб. А щепка от столба пробила кожу на голове на макушке… Но рана не опасная. Я послал за фершелем. (Вообще Матуев говорил по-русски очень правильно, даже слишком правильно, так как говорят не прирожденные русские, а тут осрамился со своим «фершелем».)

Иван все продолжал держать револьвер у виска, почесываясь о него головой плавными вертикальными движениями, как будто кивал Матуеву на его слова. Потом перевел оживившийся взгляд на Прокопьича.

– На, Прокопьич, убей ворону последним выстрелом.

И передал тому револьвер. Тот благоговейно взял револьвер, потом, поджав губы, словно выполнял какое-то священнодействие, поднял револьвер вверх, прицелился и выстрелил. Сверху ринулась и упала вниз, обдав всех новым каскадом инея, довольно внушительная и вся истерзанная предыдущими выстрелами ветка.

– Ай да, Прокопьич, вот кто есть лучший стрелок из царских слуг. Убил-таки ворону. Дай-ка мне револьвер.