Всем заправлял Курагин. Его никто не назначал, никто не выбирал. Рыбацким атаманом стал он не только потому, что был властным человеком. Он много труда и упорства вложил в промысел.

— А как же иначе! До меня здесь не было ни лодок, ни сетей, ни другой снасти. Только и загоняли рыбу в хазы. Теперь у нас этого добра хватает. Прежде рыбу ловили, а сбывать не умели. Подводы редко появлялись, базар далеко. И в добрый год рыба пропадала зря. Я торговцев приманил. Платят, правда, гроши, но рыба не залеживается и кое-что выручаем. Жизнь трудная, что и говорить, а где ее, легкую, взять? Не голодают люди — и рады. И меня уважают и слушаются. Всяких задир, строптивых — силою укрощаю. Нет у нас в поселке ни обмана, ни воровства.

Чингизу все это было не очень интересно. Но деться некуда: сиди, слушай и жди Чокана.

Уже было совсем светло.

— Где же все-таки мальчик? Я, пожалуй, отправлюсь его искать.

— Не спеши, ваше благородие. Еще немного — и он вернется с рыбаками.

… Погода на озере никогда не бывает постоянной. То налетает ветер, то стихает. То набегают тучи, то проясняется. Так и в это утро. Вдруг наполз туман и заволок берег, Тениз, поселок. И откуда он только взялся!

— Посиди здесь один, ваше благородие. Дело у меня одно не ждет. Я долго не задержусь.

И Курагин растворился в тумане. Чингизу стало совсем тоскливо, он поднялся с отсыревшего днища лодки и стал беспокойно прохаживаться взад-вперед, заложив руки за спину. Он не переставал сокрушаться: «Где же мой Канаш-жан! А вдруг не найдется…» Дальше он не смел и подумать, дрогнуло сердце.

Опять отмеривал шаги взад-вперед вдоль берега.

И тут до его ушей донесся знакомый голос:

— Отец, аке!

Еще мгновенье — и Чокан повис у него на шее. Наконец-то нашелся! Чингиз был готов заплакать от радости.

Долго бы они простояли так молча, ни о чем не расспрашивая друг друга, если бы не зацокали копыта, не зашуршали по песку колеса возка.

Абы подъехал на полном ходу и резко остановил жылан-сыртов у самого берега. Из возка выглядывал Драгомиров. Он посерел и даже слегка опух после почти бессонной ночи. Взгляд его был озабоченным и немного растерянным.

— Беда, хан-ием, — покарал меня бог! — Абы даже не сошел с облучка, как поступал обычно в подобных случаях. — Усаживайтесь скорее и поедем.

— Что случилось? — Чингиз в этом поселке мог ожидать чего угодно. — Только говори короче и яснее. А то «Беда! Бог покарал!»

— Запретил же мне атаман зажигать огонь. А я вижу — коней заедает мошкара. Дай, думаю, дым пущу. Это здесь рядом, в сухом логу. Разжег костер, комары не кусают. Тепло, спокойно. Жылан-сырты пасутся. И попутал меня шайтан вздремнуть. Проснулся я от ржанья коней. Вижу — трава и кустарник уже пылают. Пробовал сам потушить — куда мне справиться? Да вы садитесь скорей. Дорогой расскажу.