Чингиз сгреб сына — Чокан и на этот раз сопротивлялся.

Абы хлестнул камчой, а жылан-сырты, казалось, только и ждали этого.

— Вот я и запряг лошадей побыстрее, — уже на ходу досказывал Абы. — Пожар-то они потушат, но нам если остаться — от неприятностей не уйти.

— Что верно то верно. Заколдованное место, — проворчал Драгомиров.

И только один Чокан, которого крепко сжал отец, норовил выскользнуть из возка, чтобы бежать туда, к сухому логу.

— Грех большой ложится на нас. Удираем, словно виноватые.

Чингиз ничего не ответил сыну.

Кони уже вывезли путников в открытую степь. И сквозь оторвавшийся от земли туман, оглянувшись назад, можно было увидеть, как из поселка в сторону сухого лога бежали рыбаки, размахивая лопатами, навстречу клубящемуся темному дыму с вспыхивающими проблесками огня.

Ямщицкой дорогой

На пути в Баглан Чокан почувствовал себя совсем плохо. Его то знобило, то бросало в жар. Сказалось все: и насквозь промокшие ноги в дождливый вечер перед приездом в Тениз, и бессонная ночь, и холод озерной воды, когда вдвоем с Танатаром волокли лодку на берег. А к этому прибавилось и волнение. Пожар в сухом логу не давал ему покоя. А вдруг пламя дойдет до шалашей Кангыргана? Почему так струсил Абы? Почему таким равнодушным оказался Драгомиров? Почему отец поспешил уехать в те самые минуты, когда поселку грозило несчастье?

«Грех мы взяли на себя, — думал Чокан. Мы удрали, даже не знаем, что там сейчас делается».

Мальчик видел бедные аулы и раньше. Но с таким нищим селеньем, с такими обездоленными людьми встретился впервые.

А что скажет Танатар? Как там маленький Чокан?

Ему казалось, что огонь уже подступил к похожему на стог дому, где справляли шилдехану. Жаркое пламя охватывает камыш. Жар… Жар в груди. Напиться бы холодной воды.

Чокан застонал от боли.

— Что с тобой, мой Канаш-жан?

Чингиз потрогал лоб мальчика, положил ладонь на виски и почувствовал, как учащенно и сильно бьется жилка.

— Почему ты, Канаш, не отвечаешь? Скажи мне?

Чокан сжал губы и тяжело дышал. Вопросы доходили до сознания мальчика сквозь туман, сквозь шум в ушах. Ему казалось, что спрашивают совсем другого человека.

— Может, взять тебя на колени? Это я тебя спрашиваю. Твой ата, твой отец.