… Услужливо выпятив свою, никогда не знавшую ножниц и гребня, спутанную поседевшую бороду, Бощибай заглядывал сейчас в рот Сатыбалды. Мол, что ты от меня хочешь, хозяин? Но, разозленный неудачной погоней за кабаном, Сатыбалды молча отвесил ему оплеуху. Пастух даже не поежился. Ну, ударил и ударил. Не в первый раз. Оглянулся, понял в чем дело и помчался за свиньями куда бойчее своего толстого повелителя.

… Всю дорогу не проронивший ни слова Чокан с обычным своим любопытством следил за этой сценой. Смешливый от природы, он захлопал в ладоши и безудержно захохотал.

— Ты что это? — недовольно остановил его отец.

— Разве не видишь сам? — с трудом проговорил Чокан, захлебываясь от смеха.

— Что ты здесь нашел смешного? — повторил отец.

— Ты, ата, лучше скажи, свинья это или человек? — и Чокан указал пальцем на Сатыбалды.

— Ой-бай, тише! — сердито прошептал Чингиз и толкнул Чокана под бок, чтоб тот замолчал.

Но мальчик продолжал смеяться:

— Ты только посмотри на того черного кабана и этого толстяка. Ну, какая между ними разница: один на четырех ногах, другой на двух. Вот и все. Они так похожи друг на друга. Скажи перед богом, что нет?

— Помолчи, Канаш-жан! Брось, я тебе говорю. — Шепот Чингиза стал пронзительным, свистящим. — Кирный, сердитый и есть тот человек, к которому мы ехали.

— Ну и что ж такого? Я говорю только о том, что увидел.

— Замолчи сейчас же. Вот он идет к нам. Услышит твой смех, неудобно будет.

Все свои силенки собрал Чокан и сделал серьезное лицо.

Вразвалочку, медленно направлялся к путникам Сатыбалды.

— Наш бай-купец Садко, Чингиз Валиевич, — успел тихо сказать ямщик.

Пока Чингиз, боясь, как и всегда, уронить свое достоинство, раздумывал, сойти ли ему с пролетки или отсюда поприветствовать станичного богача, старик уже пожимал руку Сатыбалды и торопливо ему сообщил: «Ага-султан. Подполковник Чингиз Валиханов». Внушительного впечатления это не произвело. Сатыбалды сделал только широкий жест в сторону ворот, означавший «прошу пожаловать».

Чокан взглянул на ворота и, не удержавшись, опять прыснул.

Мудрено туда было проехать или даже пройти, если в воротах сгрудились свиньи, возвращенные Бощибаем и соседями, если на шум во дворе и перезвон колокольчиков выбежали дети — весь выводок черных воронят. Все смешалось: ребятишки, поросята, чуть растерянный Бощибай, черный кабан, никак не желавший возвращаться обратно, и владелец дома с подозрительными маленькими глазками.

Чокану стало невыносимо смешно. Хохот так и душил его. Сатыбалды бросил на него взгляд исподлобья и угрюмо отвел в сторону. Ему и в голову не пришло, что мальчик может смеяться над ним. Но смех этот все равно показался ему грубым и неприличным. Дурной, должно быть, решил он про себя.