— И, — промолвила Антония с улыбкой, — может быть, нам удастся убедить Жоржа, что весёлый и искренний домашний круг возможен также при бедности и работе.
— Называя меня Жоржем, — сказал молодой человек с улыбкой, — вы должны позволить и мне называть по имени мою дорогую соседку…
— Меня зовут Луизой, — отвечала молодая женщина просто, — покойной ночи, дорогой сосед!
И лёгкими шагами она вышла из комнаты.
— Прекрасная, премилая, искусная особа, — сказала мадам Ремон, — какое счастье, что судьба привела её в мой дом!
Жорж ничего не сказал, безмолвно и задумчиво пошёл он в свою комнату, и в его сновидениях непрерывно являлся образ молодой женщины, которая так внезапно, как светлый луч, прервала его одинокую, тёмную жизнь.
Глава двадцать первая
В один из последних майских дней, часов в десять вечера, яркие огни освещали окна третьего этажа одного из зданий, стоявших в конце бульвара Тампль; у дверей высокого, не особенно красивого дома останавливались фиакры, а иногда изящные купе, из которых выходили дамы в пёстрых туалетах, мужчины в салонном наряде, и направлялись через узкие, дурно освещённые сени, к витой лестнице без ковра, которая вела в верхние этажи. Пройдя эту лестницу, освещённую лампами, висевшими на стенах, достигали стеклянной двери, отворенной в этот вечер и позволявшей рассмотреть довольно тесную и тёмную переднюю, в которой висели и лежали в беспорядке мужские пальто и женские шали; тяжёлый воздух этой передней был пропитан теми сильными запахами, которых тщательно избегает хорошее общество.
Через низкие двери из этой передней во внутренние комнаты доносился смешанный гул множества голосов.
В передней стоял один из тех лакеев, которых в мелких парижских домах нанимают под громким именем «метрдотель», чтобы придать блеск званому вечеру. С вежливостью, вполне соответствовавшей жилищу и напоминавшей учтивость кельнера, в мелком ресторане этот метрдотель принимал гостей, приезжавших на музыкально-драматический вечер, дававшийся хозяйкой дома, которая именовала себя маркизой де’Эстрада.
В шуршащем тяжёлом шёлковом платье, с перьями и бантами на несметном количестве накладных волос, со множеством больших каменьев чрезвычайно сомнительной неподдельности, нацепленных на шее и руках, вошла Лукреция Романо. Ещё на лестнице она сняла широкое темноцветное манто и бросила его встретившему её лакею; потом подошла к зеркалу, освещённому двумя тонкими стеариновыми свечами, и оглядела свой скорее блестящий, чем красивый наряд и расписанное лицо с чёрными глазами, которые ещё резче выделялись вследствие тонких чёрных стрелок около ресниц.