Удивительный контраст с этой самоуверенно вошедшей женщиной составляла воздушная естественная фигура её дочери, Джулии, которая вошла за ней в переднюю; изящная красота и грация Джулии обратила на себя даже внимание метрдотеля, который нечасто встречал такие лица в тех домах, общество которых он привык принимать.

Блестящие косы молодой девушки были украшены единственным маленьким красным бантом; свежее белое платье с узкими, едва заметными красными полосками схватывало её стройную фигуру; на плечах и руках был наброшен лёгкий шёлковый газ.

Вместо всяких украшений она носила маленький золотой медальон на узенькой ленте, одного цвета с бантом.

Робко и нерешительно вошла она в переднюю и положила на стул широкий бурнус; боязливо осмотрела она всю далеко не роскошную и нисколько не изящную обстановку и опустила глаза вниз, между тем как на её щеках вспыхнул румянец. Молча ждала она, пока её мать окончить осмотр своего туалета, лакей отворил среднюю дверь и, спросив имя прибывших лиц, доложил хриплым голосом:

— Мадам Лукреция Романо и мадемуазель Джулия Романо.

Лукреция вошла в маленький, наполненный гостями салон, горячий воздух которого, пропитанный испарениями и резкими духами, врывался, в виде облака, в переднюю; за Лукрецией вошла её дочь, дрожа и потупив взор.

Множество тонких стеариновых свеч довольно ярко освещали салон, большие золотые рамы сверкали по стенам, пёстрые вазы с искусственными цветами и павлиньими перьями стояли на камине, и среди всего этого двигалось многочисленное, болтающее и смеющееся общество, отдельные группы которого представляли замечательный и странный контраст. Тут были молодые люди, одетые с той неподражаемой простотой, обладавшие той лёгкой непринуждённостью, которые приобретаются только посещением хорошего общества, были молодые дамы с той особенной свободой в обращении, в тех крайне причудливых туалетах, которые встречаются в Париже в той особенной сфере, которую принято называть полусветом и которая, стараясь подражать во внешности истинному свету, часто служит примером последнему в отношении внутренней жизни.

По стенкам сидели старые дамы, неподвижно, как будто оцепенелые, в платьях из тяжёлых и дорогих материй, но, к сожалению, утративших всю прелесть новизны; дамы эти употребляли все усилия, чтобы с достоинством исполнять роль матерей и тёток, между тем как их дочери и племянницы, раскинувшись в низеньких глубоких креслах, позволяли окружающим кавалерам забавлять их, то награждая улыбкой счастливое бонмо, то наказывая ударом веера за дерзкую шутку.