— Это положительно невозможно, — сказал Дюринг, — я сам был в это время в Париже и видел офицеров — они отправились назад, чтобы задержать эмиграцию, что и удалось им отчасти. Правда, в Голландию прибывают новые персоны.

— Однако, — сказал король, — дело в том, что надобно как-то устроить людей — где им жить?

— Ваше величество, — отвечал Дюринг, — люди эти делятся на три категории: во-первых, настоящие дезертиры, уже вступившие в прусские полки; во-вторых, такие беглецы, которые уже получили приказание явиться для отправления воинской обязанности; наконец, молодые люди, хотя имеющие те лета, в которых обязательна воинская повинность, но ещё не получившие приказания явиться. Две первые категории не могут возвратиться, не подвергаясь строгому наказанию; третья же категория, конечно, имеет право возвратиться, но не желает того — она упорно не хочет вступить на прусскую службу и желает быть в распоряжении вашего величества.

— По моему мнению, — сказал граф Платен, — надобно оставить унтер-офицеров и старых солдат, чтобы образовать кадры на тот случай, если ваше величество предпримет попытку защищать своё право вооружённой рукой. — Остальные, по моему мнению, непригодны и обойдутся слишком дорого.

Король задумался.

— Нельзя брать в расчёт издержки, пока они фактически возможны, — сказал он. — Сколько было там людей? — спросил он, обращаясь к Дюрингу.

— От четырёх сот до пяти сотен, — отвечал последний, — однако при моём отъезде наплыв народа быль ещё довольно значителен, так что, приняв возможно скорые меры остановить эмиграцию, надобно рассчитывать на пятьсот-семьсот человек.

— Хорошо, — сказал король, — им надобно выдавать содержание. — Он задумался на минуту и потом продолжал: — Я сперва удивился быстрой и многочисленной эмиграции, которая, быть может, подвергла бедную ганноверскую страну более сильному стеснению. Но чем больше я размышляю, тем яснее вижу, как всё это полезно — это демонстрация мнения народа, свидетельство ганноверцев в их привязанности ко мне, а в нынешнее время, когда suffrage universel [57] стал политическим догматом, эта демонстрация имеет особенную важность. Кроме того, этот отряд даёт основание для будущего самостоятельного действия. Однако, — продолжал он, — где жить людям? Могут ли они оставаться в Голландии?

— Я не считаю этого возможным, — сказал Дюринг. — Сообразно своему нейтральному положению, голландское правительство не может допустить, чтобы на прусской границе возникло сборище людей, которое, по своей организации, имеет военный характер. Я был в Гааге и беседовал с голландским министром иностранных дел графом Цуиленом, а также с министром внутренних дел Геемскерком. Оба в целом сочувствовали делу вашего величества и глубоко сожалели об участи Ганновера, обещали также благосклонно принять ганноверских эмигрантов, но оба также определённо сказали мне, что не могут допустить сборища последних на определённом пункте, с определённой организацией, ни по законам страны, ни в силу обязанностей, возлагаемых нейтральностью королевства. До сих пор ещё прусское правительство не делало никаких заявлений в этом отношении, но в Голландии сильно желают избежать таких заявлений и, по возможности, устранять всякий повод к ним. Поэтому правительство будет вскоре вынуждено разместить людей, по нескольку человек, в различных местностях королевства. При этом граф Цуилен заметил, что будет очень благодарен, если я избавлю правительство от этой тягостной необходимости, удалив немедленно эмигрантов. То же советовал мне французский посланник Водэн, с которым я также беседовал. Он сильно интересовался людьми и выражал живейшую симпатию к делу вашего величества, однако не имел никакого основания сделать что-нибудь в пользу эмигрантов.