— Через несколько дней, — сказал граф Платен, — будет положено основание: ко дню рождения вашего величества прибудут, как мне писали, очень многие лица, соберутся здесь самые влиятельные личности из ганноверских патриотов, принадлежащие ко всем кругам и сословиям.

— Меня всегда радовало, — сказал король взволнованным голосом, — когда народ принимал искреннее участие в семейных праздниках моего дома, но в Ганновере я имел власть, и, быть может, была материальная причина доказывать свою привязанность, теперь же, — он провёл рукой по глазам, — теперь это вдвойне приятно мне, потому что, — он глубоко вздохнул, — я не могу теперь осыпать милостями, и все доказывающие мне свою привязанность подвергаются, может быть, строгому преследованию, теперь я узнаю своих истинных друзей! Итак, вы видели Мединга в Париже, — сказал он Дюрингу, помолчав с минуту, — и говорили с ним о положении дел, какое он имеет мнение о ближайшей будущности?

— Ваше величество, — отвечал Дюринг, — советник был убеждён, что в ближайшем будущем, именно на время выставки, мир, без сомнения, будет сохранен, уже во время моего пребывания там он говорил, что люксембургский вопрос не поведёт к войне, как только попадёт в область дипломатии, и этим он был очень доволен в интересах вашего величества; ибо вопрос этот, доведённый до крайности, имел бы своим последствием или союз Франции с Пруссией, если бы в Берлине предположили держаться исключительной и специфически прусской политики, или же немецкую войну. В том и другом случае надежда восстановить ваши права в той или иной форме была бы на веки потеряна.

Король оперся головой на руку и спросил вполголоса:

— А в будущем?

— Советник Мединг твёрдо и непоколебимо убеждён, — сказал Дюринг, — что война есть только вопрос времени, который можно отложить на год или на два, но война непременно вспыхнет, как неизбежное событие, однако ж…

— Однако что? — спросил король, не поднимая головы.

— Однако, — продолжал Дюринг, — он с сильным опасением ожидает этого события, потому что во Франции преобладают так называемые шовинистские воззрения, и при первом предлоге к войне поднимется крик о завоевании Рейна и отуманит умы. Тогда всякое действие вашего величества будет затруднительно, даже невозможно, и самый мир с Пруссией едва ли станет возможным.

— А император? — спросил король, не изменяя позы.

— Император Наполеон, — отвечал Дюринг, — не питает лично этих шовинистских воззрений и желания завоёвывать области у Германии, но устоит ли он против национального стремления? Советник Мединг, — продолжал он, — придаёт поэтому особенную важность независимости положения вашего величества, во всех отношениях — как в отношении Франции, так и Австрии, чтобы во всякое время ваше величество могли свободно действовать. По его мнению, которое он просил меня изложить вашему величеству, главная задача нашей политики состоит в том, чтобы бороться во Франции с шовинизмом и желанием воевать Германию, затем он придаёт особенную важность тому, чтобы ваше величество вошли как можно скорее в тесные сношения с главными предводителями тех германских партий, которые служат представительницами принципа автономической свободы и самоуправления, чтобы ваше величество собрали около себя эти партии, организовали и руководили ими, дабы, когда настанет момент действовать, вы были окружены большей и влиятельнейшей частью немецкой нации и написали бы на своём знамени те принципы, которые дороги и священны для немецкого народа. Для него также важно быть в Париже представителем одной только легитимности, к которой там, как и вообще везде, мало питают уважения.