Король улыбнулся, его лицо осветилось выражением счастья.
— Да, она доброе, любящее и верное дитя, — сказал он нежным тоном, — моя Антигона, — прибавил он тихо, проводя рукой по глазам.
Эрцгерцог наклонился и безмолвно пожал руку короля.
— Впрочем, — продолжал Георг V весёлым тоном, — восторженность взаимна — моя дочь по целым дням говорит о Матильде и отвергает всё, что не нашло одобрения у эрцгерцогини.
Эрцгерцог вздохнул.
— Счастливые дети, — сказал он, — они смеются и резвятся ещё, не ведая суровости жизни, которая уже коснулась принцессы Фридерики — и коснётся моей дочери.
— Эрцгерцогине не предстоит такого испытания, какое выпало на долю моим детям в их раннем возрасте, — сказал король.
— Есть другие испытания, столь же тяжкие, быть может, более тяжёлые, — сказал эрцгерцог мрачно. — Слышали, ваше величество, о политических комбинациях, посредством которых хотят создать вновь величие Австрии?
— Союз с Италией? — спросил король. — Я слышал о нём и должен откровенно сказать, что после уступки итальянской области, мне кажется, лучше всего быть в хороших отношениях с соседним государством, чтобы по крайней мере с этой стороны быть уверенным в безопасности.
— Едва ли! — сказал эрцгерцог. — Политика — такое существо, которое не имеет ни воспоминаний, ни чувств, трудно подниматься на абстрактную высоту, а этого именно требуют от нас. Я не могу без глубокой скорби подумать о том, что именно моя кровь должна скрепить новый союз со страной, которая почувствовала тяжесть австрийского меча на наших полях битвы, со страной, которая теперь владеет нашими прекрасными богатыми провинциями и нашим четырёхугольником укреплений.
Король с грустью поник головой.
— Стало быть, справедливы слухи о браке? — сказал он.
— Справедливы, — отвечал эрцгерцог.
— Но савойский дом один из знатнейших и состоит в близких родственных отношениях с императорским домом, — заметил король, — кронпринц имеет превосходный характер.
— Так, так, — сказал эрцгерцог, — однако ж, ваше величество, поймёте, что Кустоцца не так легко забывается.
— Победитель легко может забыть, когда забыли побеждённые, — сказал король.
Эрцгерцог молча и грустно покачал головой.
— Дай бог, — продолжал Георг V, — чтобы все эти шаги вели к спасению Австрии, к восстановлению её силы и величия.
— Да если бы я был уверен в этом! — вскричал эрцгерцог с живостью. — Никакая жертва не была бы для меня велика и тяжела, если бы избавила мой дом и Австрию от несчастия и поставила их опять на ту степень высоты, на которой они стояли в Европе. Но, — продолжал он с волнением, — ведут ли к этой цели избранные теперь пути? Я не могу убедиться в этом, — сказал он мрачно, — там поселились ненависть к нам, недоброжелательство, которые не гармонируют с характером и традициями Австрии.