— Хорошо, хорошо, так и следовало поступить! — слышалось со всех сторон.

Поинтересовались также, почему не едет сам Пиа, если хочет преобразовать общество посредством меча?

Варлен бросил быстрый мрачный взгляд на собрание, потом молча опустил голову и потупился.

— Мне приятно, — говорил далее Толен, — что вы одобряете наше поведение, но я сообщал вам о факте не ради одного этого одобрения. Мы были там, — сказал он, приподняв голову, — не в качестве ваших представителей и, следовательно, могли действовать по своему личному разумению. Я хотел только при этом случае обратить ещё раз ваше внимание на то, как многие личности пользуются всяким поводом, чтобы употребить силы нашей ассоциации для исполнения политических грёз или достижения честолюбивых целей. Я хотел предостеречь вас от подобных предложений, которые, быть может, будут сделаны как всему нашему собранию, так и отдельным его членам, и просить вас противодействовать изо всех сил ложному и гибельному направлению, как вы противодействовали ему на женевском конгрессе и как ещё раньше помогли мне отвергнуть предложение английских советников, Оджера, Кремера и Эккариуса, которые хотели подчинить наши дела руководству журналиста Лефорта, вследствие чего мы сделались бы орудием для политических интриг либеральной буржуазии.

— Но если, — сказал блузник с мрачным взглядом, с короткой чёрной бородой, сидевший во втором ряду, — но если настоящие законы стесняют свободное движение рабочих, если нас преследует полиция, обвиняет суд, как только мы заявляем свои права, то какую помощь мы можем оказать сами себе, если не учредим такого правительства, которое предоставит нам свободу движения, свободу борьбы с капиталом?

Толен с минуту не сводил с говорившего своих широко открытых, умных глаз.

— Мой друг Тартаре, — сказал он потом медленно и кротко, — я не имел намерения вызывать спор, вопрос о наших отношениях к политическим революциям рассмотрен и решён; я хотел только указать на возобновляющиеся попытки увлечь нас. Однако, — продолжал он, при этом взгляд его оживился, как оживлялся обыкновенно, когда представлялся случай развить теоретически результаты своего тщательного размышления и прилежного изучения, — и позволяю себе сделать несколько возражений на сделанные замечания.

Варлен сделал нетерпеливый жест, Бурдон прислонился с полуподавленным вздохом к спинке своего кресла; Толен продолжал:

— Не законы служат причиной невыносимой участи рабочих. Я согласен, что законы изданы скорее не в нашу пользу — но где причина того? Она в том, что посредством ассоциации, инстинктивной сомкнутости, буржуазия составляет силу, имеющую участие в законодательстве, силу, принуждающую нас пользоваться для их выгод нашими правами, которые дают нам тяжёлый хлеб. Всякое правительство станет благоприятствовать, будет идти об руку с той частью народа, которая имеет большую силу; следовательно, наша задача состоит не в том, чтобы низвергать правительство, которое только следует естественной необходимости, а в том, чтобы противодействовать меньшинству продуктивного населения, которое, вопреки естественным условиям, лишает нас, рабочий класс, плодов труда и, следовательно, влияния на общественную жизнь! По количеству и качеству продукции мы преобладаем над вышесказанной частью населения, мы производительная сила, тогда как та доставляет нам только материал и физически питает нас. Если поэтому мы, несмотря на свою многочисленность, несмотря на то что без нас невозможна в обществе производительная деятельность; если мы, несмотря на всё это, собираем сравнительно меньше плодов нашего труда; если мы не имеем никакого влияния, чтобы создать себе жизнь, сообразную с нашими потребностями, то в чём заключается причина того? Никак не в правительстве, а в том, что мы не совокупно противодействуем силе капитала, не представляем твёрдой ассоциации, когда нужно охранить наши права, осуществить наши желания. Как только мы составим прочный союз и организуемся для совместного, обдуманного и сильного действия, сила будет на нашей стороне, и всякое правительство охотно исполнит наши желания, быть может, предпочтёт идти вмести с нами, чем с буржуазией, — прибавил он, задумчиво опуская глаза.