— Князь хочет примириться с нами, сказав любезность, — проговорила графиня Валевская, — жаль, что этот бедный Виктор Гюго одержим политическим безумием — такой поэт, как он, не должен никогда заниматься политикой. Но мысль этого манифеста прекрасна и велика, ибо Франция есть, по меньшей мере, сердце человечества, — прибавила она, приветливо взглянув на австрийского посланника.

— По крайней мере, — сказал последний, — Франция так любезно даёт уютное местечко всему человечеству у своего гостеприимного очага, что мы все должны быть ей благодарны. Лорд Бругам, ваше величество, сказал однажды: «У каждого человека две родины: одна в его отечестве, другая в Париже».

— Прекрасно, — сказала императрица, — и отчасти справедливо. — Я бы желала, дорогой князь, чтобы вы побольше прожили в своей второй родине, в Париже. Однако я должна поскорее осмотреть основательно эту выставку, когда приедет ваша императрица, я буду готова служить проводником её величеству.

Она быстро и проницательно взглянула на князя.

Последний отвечал, не изменив нисколько весёлого, улыбающегося выражения лица:

— Моя всемилостивейшая государыня почтёт за счастье ознакомиться с выставкой под руководством вашего величества, если только здоровье позволит ей сопровождать императора в его путешествии. Императрица отправится в Ишль…

— От всего сердца желаю успеха лечению, — сказала Евгения, — мне было бы очень жаль, если бы не исполнилось моё желание видеть в Париже эту любезную императрицу. А! — прервала она свою речь. — Вот и граф Гольтц; мне нужно сделать ему выговор! Подойдите ко мне, господин посланник, я побраню вас, — сказала она мужчине лет шестидесяти, который показался в дверях салона и которому, судя по свежему лицу и бодрой осанке, нельзя было дать столько лет.

Маленькие, полузакрытые, но проницательные глаза прусского посланника были устремлены на группу около императрицы; при первом обращённом к нему слове он поспешил к дамскому кружку, собравшемуся около прекрасной властительницы Франции.

— Вашему величеству угодно сделать мне упрёк? — спросил граф Гольтц шутливым тоном, в котором, однако ж, можно было подметить оттенок действительного удивления. — Вашему величеству известно, что стоит только указать предмет вашего неудовольствия, и я со всею ревностью…

— Моё неудовольствие, — сказала императрица, — касается не любезного и рыцарского графа Гольтца, а прусского посланника.

Граф с величайшим изумлением смотрел на императрицу, на лице которой играла едва заметная шутливость.

Князь Меттерних бросил на прусского посланника быстрый взгляд и, уступая ему место перед императрицей, обратился к графине Валевской.