— Но что я могу предпринять? — сказал Франц-Иосиф, сделав несколько шагов и остановившись опять перед матерью. Власть Австрии не распространяется за океан, имея значение в Адриатическом море, мой флот не в силах поддерживать моей воли в далёких морях, и только одна Франция может оказать помощь.

Эрцгерцогиня поникла головой и закрыла руками глаза.

— Как ни прискорбна для всех нас судьба Максимилиана, — продолжал император, — нельзя, однако ж, не сознаться, что он сам виноват — его предостерегали и увещевали не всходить на этот жалкий трон дикарей. Я, со своей стороны, не упускал случая предостерегать его, и если честолюбие побудило брата к этому фантастическому предприятию, то можно только сожалеть о печальном исходе, но обвинять следует только его одного.

Император говорил спокойным и почтительным тоном, но лёгкое дрожание голоса свидетельствовало о его внутреннем волнении.

Эрцгерцогиня отняла руки от глаз; она грустно смотрела на императора.

— Мой сын, — сказала она медленно, почти торжественным тоном, — пусть в эту минуту живёт в твоём сердце только одно чувство, чувство старой любви к твоему брату, такому же моему сыну, как ты. И помни, что страшная катастрофа в отдалённой стране задевает честь Австрии, честь габсбургского дома. Сердце Максимилиана всегда было горячо и неизменно предано Австрии, он с прискорбием оставил отечество, которое, как ему казалось, было тесно для развития его сил и не представляло для его деятельной души случаев к великим подвигам.

— Бедный Макс, — сказал император печально, — он не хотел возвратиться, когда рухнули все опоры его правления, когда своим ясным рассудком он понял невозможность исполнить свою задачу — я понимаю это, хотя и сожалею о нём, и что же? — вскричал он горько. — Дошло до того, что потомок римского императора, вытесненный из Германии, должен ещё вымаливать у европейских держав помощь для спасения жизни его брату!

— Вымаливать у Наполеона! — сказала эрцгерцогиня со строгим, почти упрекающим взглядом.

— Но как же поступить иначе? — вскричал император. — Только одна Северная Америка может воздействовать в пользу Максимилиана, и, несмотря на продолжающееся неудовольствие, в Вашингтоне обращают большое внимание на желания Франции.

— Мне кажется, — сказала эрцгерцогиня, — что одно слово России побудит североамериканское правительство к более горячему заступничеству, нежели всё желание Наполеона.

— России? — вскинулся император. — России, которая не простит нам Севастополя, которая в каждом бедствии Австрии видит только справедливое наказание за нашу неблагодарность?!