— Кто же так думает! — вскричал император. — Сомневается ли моя бесценная мать в моей твёрдой вере, в глубокой преданности церкви? Я чту духовенство перед алтарём, но не хотел бы, чтобы иерархическое властолюбие связывало свободное движение сил моего государства!

— Протестантское правило! — сказала эрцгерцогиня с горькой улыбкой на тонких губах. — Но оставим этот предмет, Бог призвал тебя управлять государством, и я не хочу внушать тебе свои воззрения и оказывать влияние на твои решения. Единственное влияние, святое и вполне справедливое, которое желала б иметь твоя мать, есть молитва Богу, дабы Он просветил ум моего сына познать истинный путь и благословил его начинания. Ты обсудишь и решишь, что может верно и безопасно вести к внутренней крепости государства. Но, — прибавила она после небольшой паузы, — я скажу тебе от сердца, горячего материнского сердца, несколько слов об отношениях к иностранным государствами о союзах Австрии, о том направлении, о котором ты как-то говорил мне. Я понимаю, — продолжала она тёплым, искренним тоном, — что после бедствий, падения Австрии в минувшем году в твоём сердце должно пылать горячее желание возвратить утраченное, отомстить за претерпленное унижение.

Император молчал и угрюмо уткнулся взглядом в пол.

— Что естественно по человеческим чувствам, — продолжала эрцгерцогиня, — то ложно по политическим причинам и будет гибельно для Австрии. Австрия окружена Италией, которая, несмотря на все уверения и попытки, никогда не может быть нашим другом. Затем Пруссией, тянущей руку к Германии, и могучей Россией, жизненные условия которой сосредоточены у Чёрного моря, где её интересы сталкиваются с интересами Австрии. Пруссия и Россия должны быть непримиримыми врагами или верными друзьями и союзниками Австрии, смотря по тому, как отнесётся к ним последняя. Не преграждая им путей к осуществлению их желаний, мы вместе с ними будем владычествовать над миром, как владычествовал во времена Меттерниха Священный союз, пред волею которого преклонялись все европейские кабинеты. Но если Австрия будет препятствовать тем державам, если она станет следовать политике мщения, то наступит день, с которого те державы обрушатся на империю Габсбургов, и что останется от разгрома последней, тем овладеет Италия.

Император продолжал угрюмо молчать.

— Твой министр говорил, — продолжала эрцгерцогиня, — что хочет отвлечь Россию от Пруссии; повторяю тебе ещё раз, это так же невозможно, как была невозможна мысль преобразовать германский союз посредством депеш или конституционных проектов, или учредить аугустенбургское герцогство Шлезвиг-Гольштейн посредством решений гимнастических и стрелковых ферейнов; никакая сила не отторгнет России от Пруссии, пока эти державы, в невозможном ослеплении, не преградят друг другу путей, которые при естественном ходе вещей никогда не встретятся. Где же найдёт Австрия защиту и помощь против могучих военных держав, угрожающих ей с севера и востока? Ты надеешься найти эту помощь у Франции, то есть у Наполеона, у этого двуличного человека, отнявшего у тебя Италию, одурачившего тебя в Вилла-Франке?