Император молча опустил голову, лицо его стало мрачно.

— Я не буду оглядываться на минувшее, — продолжала эрцгерцогиня, — не стану рассуждать о том, что случилось и чему следовало быть. Эта несчастная политика мечтателя, лишённая действительной почвы, выведенная на сцену твоим саксонским министром и так хорошо принятая в государственной канцелярии, принесла свои плоды — кровавые, страшные плоды.

— Несчастие поправимо, — сказал император, — над этим мы трудимся теперь.

— Но как поправить? — спросила эрцгерцогиня. — Не могу убедиться, чтобы происходящее внутри государства могло вести к действительному укреплению Австрии. Я не имею ничего против уравнения прав Венгрии, в этой нации живёт колоссальная военная сила, спасшая когда-то Марию-Терезию и отказавшая помогать в минувшем году, и неистощимая сокровищница богатств. Но при уравнении прав я вижу только уступки с нашей стороны, а с другой — одни обещания. Я не стану, однако, осуждать форму, если одобряю сущность, при том я знаю, что в самой Австрии замечается свободное движение, сильное возбуждение умственных сил народа, но принесёт ли пользу эта искусственно составленная, сложная парламентская машина? Не увлечёт ли она скорее народный дух в риторическое празднословие, борьбу фраз и словоизвержение, как это было во Франции в эпоху конституциональной игры между Гизо и Тьером, которая окончилась матом королю? И, — прибавила она с большим оживлением и с пламенным взглядом, — мы готовы коснуться церкви, её прав и влияния — может ли это принести Австрии спасение и благословение?

— Нравственная сила Пруссии, — сказал император, — более опасная для нас, нежели её штыки, заключается в свободной интеллигенции, основывается на строгом сосредоточении всех нитей образования и воспитания в руках государства, которое умеет внушать свои правила и цели всем классам, так что весь народ невольно и почти инстинктивно разделяет задачи государственной политики. Желая деятельно и серьёзно противодействовать Пруссии, желая занять вновь древнее, добытое неусыпными вековыми трудами место в Германии, мы прежде всего должны усвоить могущественное оружие противника, не только игольчатые ружья, но также образование и интеллигенцию народа, который понимает и осуществляет мысли правительства. Для этого все руководящие нити, образующие и движущие народный дух, должны соединиться в руках правительства, и никакая посторонняя сила не должна владычествовать над духом — духом народа, наполняющим также войско, которое я посылаю в поход!

— Посторонняя сила? — спросила эрцгерцогиня, спокойно глядя на взволнованное лицо императора. — А католическая церковь — чуждая для Австрии сила? Мой сын, всё, всё сказанное тебе и принятое тобой близко к сердцу, истинно, только в одном пункте ложно. Почему интеллигенция, образование и просвещение тогда только будут возможны в Австрии, когда народ станет вне влияния церкви? Следует ли потрясти и отвергнуть веру, чтобы возвысить и просветить народ?