— По повелению эрцгерцога, — сказал он, — я поспешил к вашему величеству сообщить о большом несчастии.

Лицо императора омрачилось.

— Я давно привык к таким известиям! — сказал он грустно. — Говорите, какой удар вновь разразился?

— Эрцгерцогиня Матильда, — отвечал граф Браида, — сильно обожглась, — едва ли есть надежда спасти ей жизнь.

— Обожглась? — вскричал император. — Как? Каким образом?

— Ещё не вполне известно, — сказал граф, — послышались в коридоре крики герцогини, и когда вошли к ней, платье пылало.

— Что говорят врачи? — спросил император.

— Эрцгерцогиня сильно обожжена и в обмороке от жестокой боли, врачи не могут ещё сказать ничего определённого, однако, по-видимому, мало питают надежды. Эрцгерцог немедленно послал меня сообщить вашему императорскому величеству об этом ужасном несчастии.

— Поспешите обратно, дорогой граф, — сказал император взволнованным голосом, — и выразите моему дяде моё искреннее участие и желание, чтобы случай не имел дурных последствий. Я сам потом навещу больную.

Он кивнул головой, фельдмаршал-лейтенант ушёл, сделав глубокий поклон.

Фон Бейст, глубоко поражённый, молча смотрел на всю сцену.

— Какое страшное несчастие! — сказал он. — Позвольте мне, ваше величество, выразить своё соболезнование.

— Благодарю, благодарю, — отвечал император ласково, но с некоторой рассеянностью. — Сегодня мы не станем работать — это известие сильно расстроило меня, прошу вас отложить доклад до завтра. Дела ведь терпят?

— Конечно, ваше величество, — ответил фон Бейст, запирая портфель.

Молча, с глубоким поклоном, на который дружески отвечал император, он вышел из кабинета.

Франц-Иосиф долго стоял неподвижно.

— Не знамение ли это свыше? — сказал он наконец, поднимая взор, с мучительным выраженьем. Не сам ли Бог подтверждает этим слова моей матери? Мария-Антуанетта, Мария-Луиза, — продолжал он тише, — смерть и горе стоят между Францией и Австрией. Материнское сердце уже видит, что труп Максимилиана встаёт из тёмной пропасти, разделяющей обе державы, а теперь Господь отнимает эту молодую, цветущую жизнь, именно ту, которой предназначалось быть важнейшим звеном в союзе со страною, которая пролила кровь Габсбургов!.. О Боже мой! — вскричал он тоскливо. — Кто осветит мне этот мрак, кто укажет путь, по которому я должен идти?

Он в изнеможении упал в своё кресло и сжал голову руками.

Звон далёкого колокола стал доноситься до кабинета.

Император поднял голову, прислушивался к звукам.