Их в самом деле было много. Не шесть сотен, но и не менее трех, не считая прикованных цепями к веслам гребцов. Лодья Палицына с пятью десятками людей на борту подошла к Малому Кузову накануне, заложив большой обходной круг. Вспомнивший былое ремесло монах-свеянин и кормщик-помор подвели судно к той стороне острова, что смотрела на Кемь. Развалины свейского укрепления были на другом берегу, за островной горой более полсотни саженей ввысь. Высланные на гору лазутчики вернулись перед полуночью. Тот же час на островную высоту, сторожась и безмолвствуя, полезла дружина, отягощенная пушечными стволами и станинами, ядрами, пороховым зельем, стрелецкими пищалями. Задолго до утренних красок на ровном месте склона встали четыре пушки, нацеленные на береговой вражий стан и галеры в мелком заливе.

Аверкий дал людям час на отдых, выставил дозорных. Внизу у варягов было неспокойно, шумно, так что велел смотреть в оба. Сам прилег на мху у двух больших валунов, стоящих один на другом. Отяжелевшая голова утягивала в сон, но дрема вмиг слетела, когда из-за камней шагнула дикая девка. Как в прошлый раз, она села рядом на колени, наклонила голову, с бабьим любопытством рассматривала его.

— Знаю про твою беду, — первой заговорила она, когда оба намолчались вдоволь, глядя друг на дружку. — Тебе плохо. Ты отчаялся. Ты гонишься за смертью.

— Что за глупая блажь, — возразил Аверкий, ничуть не желая, чтоб девка лезла в душу. Он приподнялся на своем ложе, упершись спиной в камень.

— Корабли чуди уйдут на всхожем солнце. Не преследуй их. Они поплывут к своей земле. А я жду тебя там, куда ты идешь. Ты привезешь и отдашь мне то, что хочу забрать у тебя. То, от чего случилось с тобой все плохое и злое.

— Что ты хочешь забрать? — нахмурился Палицын.

— Вот это. — Девка ткнула пальцем в кожаный кошель у него на поясе. — Что внутри. Она приносит несчастье твоему роду, потому что она моего племени, а не твоего.

— Я не верю тебе. Это искусная вещь, она не может принадлежать диким инородцам.

— Не веришь? — словно бы удивилась девка. — Но ты же развязал мои узелки. Ты видел ветер.

Нойда наклонилась, приблизив к нему серые, как холодное море, глаза. Они заглядывали внутрь него, как в окно.

— Почему не веришь?

— Верю, — через силу выдавил Аверкий. И добавил громче: — Верю тебе, Нойда.

Бездонные, как море, глаза стали еще ближе, закрыв собой все. Одной рукой он попытался расстегнуть кошель, желая тотчас отдать ей то, что просит. Но ее прохладная, как ночь, ладонь легла сверху.

— Позже. Когда ты придешь ко мне, я смогу взять.