Аверкий невольно повернулся к монаху. Но тот наотрез отказался общаться с камнями:

— Полно-то бесов тешить. Нечистые всякую человечью речь понимают.

Так и остались истуканы не спрошены. А быль про обернувшихся камнями немцев на Кузове разнеслась с тех пор по всему Поморью.

7

Низко согнув шею, чтоб не стукнуться макушкой о притолоку, Аверкий вошел в келью. Старец, молившийся под образами, ради гостя поднимался с колен. Палицын поддержал его, однако почувствовал, что старик еще крепок и не нуждается в помощи.

— Что привело тебя ко мне, чадо Божье? — Феодорит сел на широкую лавку, служившую ему ложем. Аверкию предложил скамью возле книжного стольца.

— Пришел просить тебя, старче... — Голос Палицына пресекся от волнения. Раздернув ворот кафтана и потерев грудь, он выдохнул: — Благослови, отче святый, на бегство в Литву! Душно мне на Руси, невмоготу стало.

— Чем плоха тебе Русь? — Из глаз старика на государева служильца засмотрелась чистая по-детски душа.

— Сам знаешь, отче, — жестко молвил Аверкий. — Опричнина царская душит. Государь свою землю кровью и лютостью устрашает, дабы от измен и смут остеречь. А я не могу больше в злодействах участие иметь. Людей ни за что губить не хочу! Хватит, напились крови, скоро тонуть в ней будем, как в речной воде. Да что говорю — скоро. Уже! От Москвы головешки остались. Войной на нас прут, как саранча, со всех сторон...

— Кто может заставить тебя творить злодейства, когда сам воспротивишься? — прервал его старец.

— Кто? — горько усмехнулся Палицын. — А ты не ведаешь, отче? Из государевой опричнины легкого ходу нет. Либо на смертное мученье, либо тайком вон с Руси. И разве я первый? Сколько бояр и князей, да дворян в Литву перебежало, всех пальцев не хватит счесть.

— Почему ж у меня благословенья ищешь? Кто тех благословлял, там и проси.

Аверкий растерянно тянул с ответом.

— А ты совсем не помнишь меня, отче? — спросил наконец. — Я был в отряде Басарги Леонтьева, когда по царскому указу вершили правёж на вашем Терском берегу.

Феодорит, вглядевшись, качнул головой.

— Не припомню.

— А правеж-то помнишь? Дьяка Разбойного приказа Басаргу Федоровича помнишь?