– Вона яко баишь… – пробормотал Мухояр. – Смутно.

– А чего смутно? – вскинул брови Ефрем. – Сказано: «Обратитесь каждый от злого пути своего и исправьте пути ваши и поступки ваши»[332]. То и есть покаяние, али мост. По тому мосту и восходит человек.

– Куды?

– Ко Господу. Иные покаянные паломничества свершают, – сказал Ефрем. – В святые места шагают, в Кыёв, в Цареград али Ерусалим. Паломники, калики перехожие.

Хорт усмехнулся прозрачно и холодно.

– Кыёв-то святый?

Ефрем охотно кивнул.

– Да. Осе яко Печерский монастырь. Как раз на правом бреге Днепра и стоит, – заметил Ефрем, кивая на Днепр внизу. – Токмо там Днепр ох и широк, и раздолен аки море. В пещерах тех благие мнихи жили: Антоний, Феодосий, теперь отошедшие ко Господу покоятся с миром. Свято место и есть. А оттуда путь ко Цареграду, а там на Ерусалим. И калики перехожие тянутся… вот якоже и вы. Куда-то путь держите? – вопросил Ефрем, быстро оглядывая их лица.

Мухояр нахмурился и поглядел искоса на Хорта.

– Идем… – нехотя отозвался Хорт.

– А там же ничего и нету, – сказал Ефрем, разводя большими руками. – Лес да болото.

– Да яко? – вопросил Мухояр. – А гора Валдай? С няё-то три реки падають? Днепр, – начал он перечислять, загибая свои крупные потрескавшиеся пальцы, – после Волга… и тая Двина.

Хорт внимательно смотрел на Ефрема, пегие брови его напряженно прямились, по лбу шли морщинки.

– А и нету никакой горы, – отвечал Ефрем. – Совсем нету. Слыхал и аз об ней. А не увидал.

– Ты ходил туды? – спросил Хорт.

– Всюду хаживал, – ответил Ефрем. – До кончания Днепра хаживал. Уж близко.

– И… что? – прошал Хорт.

– Да ничего, – отвечал Ефрем, снова разводя руками. – Болото и есть токмо.

– Болото?! – вопросил Мухояр, взглядывая на него яростно из-под верхних век.

– Да.