Скоро все стихло на берегу, где встали большие вежи.

Где-то в ночи вавкала цапля. Звездами был усеян весь небосклон, аки поляна некая в черных травах – лазурными цветами. Яко их много! Тьма! А что есть? Неведомо.

Глубокой ночью он встал по нужде, пошел, спотыкаясь, к сходне. Перелез через борт и ступил на доски, качнулся… Не упал. Пошатываясь, сошел на берег. В темноте между вежами тлели угли костра. И рдяное зарево играло на бородатом лице протозанщика. Он спокойно взирал на Спиридона. Из веж доносился мощный храп.

Возвращаясь, Спиридон увидел, что дальше, ниже по течению, стоит еще одна ладья.

Он поднялся на «свою» ладью, увидел на носу силуэт человека, а на корме маленькую вежу, замер на миг, будто мог уловить дыхание той девицы с черными косами, и прошел к лежаку, лег, накрылся. Комары досаждали с вечера, а сейчас на реке посвежело и комаров осталось мало.

Засыпая, думал об отце, о своих странных надеждах где-то здесь, на небесной-то Волге, повстречать его.

А по реке и вправду плыла река иная – звездная. Может, Волга и была рекой небесной.

Но приснился ему не отец, а волк, переплывающий вроде воду, а после стало ясно, что бегущий так, будто плывет, – в серебристых качающихся травах. Прозрачны те травы были, манили обещанием воли и бесконечного бега.

Утро настало пасмурное. Спиридон сошел на берег, когда костер яро пылал меж веж. На него глядели хмурые мужики с грубыми, темными от ветров и солнца лицами. Над огнем висели большие котлы. Двое помешивали палками варево с разных сторон костра.

Пока Спиридон справлял нужду в лесу, котлы уже сняли с огня, и застучали плошки да ложки. Раздавались голоса, кашель, смешки.

Скари окликнул Спиридона, и тот пошел к нему и увидел, что рядом, на плетеном кожаном стуле, восседает муж в кожаной красноватой долгополой безрукавке, в коричневой рубахе, такого же цвета портах, заправленных в высокие рыжие сапоги, с льняными длинными власами и такой же брадой, и сразу Спиридон решил, что в волосах у него позапутались лебединые перья. Муж сей глядел на подошедшего отрока внимательно. На шее багровел старый рубец. Руки тоже были в белых отметинах.

Он уже держал плошку с варевом, но и дымок, поднимавшийся от нее, не теплил взгляда светлых глаз.

Что-то молвил. Скари сказал:

– Хёвдинг[363] Сньольв приветствует тебя.

Спиридон уже понял, что этот человек здесь главный, наверное, как тиун Олфим на горе Мономаховой, и он поклонился.

– Хёвдинг Сньольв хочет знать твое имя, твой род.

Спиридон показал на рот и отрицательно поводил головой из стороны в сторону.