Грамоту Игоревича Володарь показал Васильку. Нелегко было братьям согласиться на предложение врага. Понимали, что могут они с Давидом быть союзниками только временными, на один день и час. Володарь собрал в горнице боярский совет, вместе решили они принять в Перемышле Елену Ростиславну. С Давидом же Володарь намеревался встретиться сам у стен города.

...Не сразу владетель Перемышля узнал в зарёванной несчастной жёнке с трясущимися руками некогда надменную, гордую своим положением волынской княгини сестру. Хотелось прижать её к груди, заключить в объятия, успокоить. Но вспоминалось обезображенное лицо Василька с пустыми глазницами, и становилось не по себе, думалось с раздражением: «Знала ведь, ведала обо всём. Не остановила, не воспротивилась даже и не покаялась. Позволила, чтоб несчастного Василька под стражей целых четыре месяца держали! Нечего нюни здесь передо мной распускать!»

Елену провели в светлицу на верхнее жило. Мать видеться и говорить с дочерью не пожелала. Когда же узнала старая княгиня Ланка о грядущих переговорах с Игоревичем, вспыхнула, топнула гневно ногой и накричала на Володаря:

— Сегодня с Давидкою, ворогом, заедин ты станешь, а заутре с самим чёртом сделку заключишь, душу продашь?! Тако, что ли?! С ума совсем спятил ты?! Давидка половцев приведёт, всю землю испоганят, испустошат! Не так деять надобно!

Крики матери долго звенели у Володаря в ушах. Становилось не по себе. Душу терзали сомнения.

Сестра, шурша платьем чёрной парчи, села на лавку в светлице. Плакала, громко сморкалась, посматривала на Володаря жалобно красными воспалёнными очами. Наконец выдавила из себя:

— Невиноватая я! Жёнка, шо содеять могла? Не слухал он мя!

Володарь криво усмехнулся:

— Ты, яко баба простая, Елена, — заметил он с презрением в голосе. — Вижу, и сейчас не понимаешь ничего. Игоревич тебя ко мне отправил, яко заложницу, аманатку! Не обману, мол, тебя, князь Володарь, приведу половцев, помогу тебе против угров, против Коломана со Святополком. Залог тому — моя жена! Вот предаст меня твой Давидка в очередной раз, и я с тобой тогда что угодно сделать волен буду. В монахини постригу, и не увидишь ты никогда больше сыновей своих!

Елена снова разревелась, громко, со всхлипами, прокричала сквозь слёзы:

— Звери вы дикие! От сыночков мя оторвать! Да лучше убейте сразу! Изуверы!

— Да успокойся ты! Вытри слёзы! Что я, не брат тебе? Не сделаю ничего худого. И чад своих увидишь в скором времени. Бог даст. — Володарь досадливо поморщился.

Нет, не надо было ему так говорить с сестрой. Всё-таки родная кровь. Может, воистину, ни в чём она не повинна.