— Все мы обороняем свои дома, — отмолвил Володарь.

Снова, в который раз любовался он этой женщиной. Вот постарела, седина в волосах, морщины вокруг глаз, а всё равно она такая же яркая, как в молодости, и та же огненная страсть видна в каждом её движении, в голосе, в сверкании очей цвета южной ночи. Сколько раз думал он о ней, вспоминал, были мгновения, когда хотел он войти к ней в терем, но останавливался всякий раз на пороге, подавляя в душе искушение. Он — князь, и он не должен... не должен... у него семья, дети. Он не позволит себе шататься где-то по подворотням, ловить её за тонкий стан, предаваться греху на задворках, втайне. Но была любовь, и никуда от неё не деться, не вычеркнуть, не выбросить из жизни. Вспоминались встречи в солнечной Тмутаракани, он слышал, как наяву, её молодой, задорный смех, снова, в который раз, чувствовал кожей прикосновение её ладоней, а позже... позже было её дикое торжество, когда в Тмутаракань вернулся Олег, а потом — засапожный нож в степи на берегу Днестра, размётанные, как сейчас, волосы, яростное брошенное ему в лицо: «Ненавижу!» И были скупые слова благодарности за спасение... и ничего больше.

Что она чувствует сейчас? Боль, обиды прошлого? Или вспыхивает у неё в душе, как и у него, то светлое и глубокое чувство, что было между ними, и жить от этого становится легче?

Она сидит, притихнув, напротив него, смотрит задумчиво, подперев щёку рукой, застывает в такой позе, а он любуется ею, неувядаемой её красотой, и боится сам себе признаться, что очарован и побеждён ею в очередной раз.

Таисия чуть шевельнулась.

— Наверное, утром они пойдут на штурм. Придётся тяжело, — сказала она тихо.

Посмотрим. Может, будет по-иному.

— У тебя есть план, князь? Ты придумал какую-то хитрость? — стала допытываться женщина.

Узнаем всё завтра. Ты ложись, поспи. До утра ещё долго.

Таисия завернулась в мятелию и легла. Володарь окликнул двоих гридней и поспешил на заборол проверять сторожевые посты.

ГЛАВА 80

ГЛАВА 80

Из оконца стрельницы Володарь отлично видел весь угорский лагерь и окружающие его густые рощи и перелески за тоненькой лентой серебрящейся Вагры. Утро было солнечным и ясным, хорошо просматривались даже балки между холмами и насыпанными в незапамятные времена языческими курганами.

Угорские десятники и сотники выстраивали войско, воины гасили костры. Между рядами вершников разъезжали епископы и священники в чёрных сутанах, до слуха Володаря доносились громкие слова молитвы на латыни.

— Готовятся к сече, не иначе, — обратился князь к стоявшему рядом Фёдору Радко. — Вон, смотри, тараны приготовили.