Дом всполошился. Выскочили дети и, увидев отца, оторопели. Семилетний Васько застеснялся и юркнул обратно в комнату, а младший, худенький Петрусек, с восторженным криком бросился к отцу, обхватил его колени цепкими ручонками.

— Мой тятя… Мой тятя!..

Березко вскинул сына на руки и вошел в комнату. Там нашел спрятавшегося в углу за шкафом белоголового Васька, привлек его к себе и, целуя, счастливо бормотал:

— Ах вы, бутузы мои! Ах, бутузы… Вон как выросли, прямо хоть в ватагу забирай…

Он едва сдерживался от слез.

— А мы тут и панихиду отслужили по тебе, — сказала Мария Ивановна, вытирая кончиком фартука глаза.

Березко усмехнулся:

— Поторопились…

— Ага, мамка, ты сказала, что тяти у нас не будет, — перебил Васько. — А он есть! Ага!

— Есть, диты мои… Тятя ваш никуда не денется, — бормотал Березко, заглядывая в голубенькие глазенки Васька. — Ось я вам купил гостинчики, — и он вынул из кармана парусинового пиджака две длинные, перевитые золотой бумажкой конфеты и подал детям.

— Аннушка дома?

— Должна скоро вернуться. Пошла с Павлом Андреевичем. Все ходят куда-то, — с досадой проговорила Мария Ивановна.

— А я, тятя, что-то скажу тебе… — протянул Васько, но не успел договорить — в коридоре застучали быстрые шаги, и тут же широко распахнулась дверь. На пороге остановилась высокая, стройная с чуть смугловатым лицом девушка.

— Папа! Папочка!

Она бросилась к заросшему, косматому отцу.

— Здравствуй, доченька! Аннушка моя, як здорово ты выросла! — взволнованно говорил Мартын, прижимая ее голову к своей груди.

Аня заплакала. В дверях показался белый как лунь Павел Андреевич.

— Вот, брат, кто тут у нас! — сказал он радостно. — Слава тебе, «бог моря»! Здравствуй! Жив, милый…

Березко обнял старого художника и, целуя его морщинистое лицо, говорил:

— Здравствуй, Павел Андреевич! Спасибо тебе за догляд, спасибо тебе за все, спасибо…