— Прощай…

Туннель гудел. Ковров стоял прямо, сжав зубы, закрыв глаза ладонью.

— Братец, братец…

Из груды раненых выполз человек. Он поднял руки, слепо тыча вперед растопыренными пальцами. Подполз к самым ногам Коврова.

— Братец, постой, не уходи… — всхлипывал раненый.

Ковров смотрел в его широко открытые, словно остекленевшие глаза.

— Братцы, я ослеп! — жалобно выкрикнул раненый.

Ковров опознал в нем рабочего, с которым когда-то вместе работал на заводе. Слепой обхватил Коврова за ноги.

— Газы, газы отобрали свет у меня! Я не вижу, кто ты…

— Я — Ковров… Сергей Ковров!

Ковров нагнулся к рабочему, обхватив крепко, стал целовать голову, лицо.

— Пой-й-ди… если будешь жив, — дрожа, говорил слепой, — к семье моей… Поцелуй малютку и жену… скажи, что я умер за их жизнь, умер в под-земе-лье.

Слепой упал на груду соломы и заплакал.

4

Партизаны поднимались по уклону. Едва переставляя ноги, люди тихо плелись один за другим, растянувшись в туннеле длинной вереницей молчаливых теней.

Подойдя к месту, где был прорыт выход, партизаны потушили свет и, припав к мокрому известняку, замерли.

Ковров взял с собой бойкого подростка, и они полезли по прорытой норе кверху. Когда Ковров просунул в отверстие голову, в его лицо пахнуло свежестью и ароматом полей. Он жадно пил воздух, пьянея от него, точно от молодого вина. Потом осторожно вылез наружу; за ним парнишка. Они поползли по мокрой от росы траве к стене огорода. Припали к земле, медленно осматриваясь вокруг. Вслушивались…

Белые пели у костров старую казацкую песню.