Ковров и парнишка лежали безмолвно. Всюду, куда они ни смотрели, в теплой и влажной ночной степи горели костры, вокруг них толпились человеческие тени, гомонили, ругались и пели…

Ковров воочию убедился, что место выхода находится в плотном кольце белых войск. Он шепнул:

— Возвращаемся.

Осторожно вползли обратно в подземелье. Все партизаны столпились вокруг Коврова. Он глухо объявил, что выйти в прорытый заход нельзя.

Это известие было встречено глубоким молчанием. Единственный фонарь, который держал в нетвердых руках Ставридин, слегка разрывал своими неверными лучами сумрак, в котором чуть маячили головы партизан. Подавленные, все стояли не двигаясь. Ковров вспомнил о доме, о матери, о своих сестрах, о том, что он единственный кормилец. Воспоминания эти тяжко давили грудь. Наконец, словно решив что-то, Ковров тряхнул головой:

— Товарищи, выход есть!

Партизаны словно очнулись.

— Как?

— Откуда?

— Кругом же войска…

Ковров сказал:

— Да, товарищи, кругом белые, кругом опасность, но уйти можно… Выход все-таки есть.

— Верно, на прорыв придется, — упал глухой голос Став-ридина.

— Куда там, невозможно, — произнес кто-то.

Все как бы онемели. Стало так тихо, что казалось, было слышно, как бьются сердца партизан.

Ковров стоял против Пастернаева. Они смотрели друг на друга. Партизаны, почти не дыша, вытянувшись вперед, ждали, что скажет Ковров.

— Товарищи, — наконец твердо проговорил он, — надо отвлечь белых, пройти через все каменоломни и там, с противоположной стороны, сделать вылазку. Поднять шум, завязать бой. Это отвлечет врагов. Но для этого нужно, чтобы двадцать человек пожертвовали жизнью для спасения остальных.

Ковров, шатаясь, медленно отошел в сторону. Вновь встали у него перед глазами мать, семья, новое подполье, спасающиеся бойцы… Внезапно Ковров громко сказал:

— Я иду на это! Кто со мной?

Группа партизан качнулась в сторону — как будто ветром шарахнуло всех. И вновь стали все неподвижны.