Царица молчала. Она нахмурилась и бросила на деспота убийственный взгляд:

– Можно ли упрекать за амбиции? Ни одно важное дело на свете не свершилось по скромности. Ведь и твоя держава неуклонно прирастает землями. Однако, если Хуннува и не лишен амбиций, они кое-чем обузданы.

– Неужели? Он тебя так любит?

– Не знаю, любит ли он меня. Но знаю, что тебя он ненавидит.

Нимрод помолчал.

– Мне безумно нравятся твои нежности, Кубаба. Как всегда, непонятно, говоришь ли ты правду или это очередной трюк, но твое лицедейство я оценил. Предполагая твою искренность, я позабочусь о том, чтобы доставить тебе удовольствие. Ты говоришь, что прекрасные истории тоже кончаются? Так нет же! Твоя интрижка с Хуннувой не кончилась. Посмотри, что я тебе принес.

Он рассек рукой воздух. Двое солдат внесли ивовую корзину, поставили ее у решетки и сдернули покрывавшую ее тряпку: царице предстала окровавленная голова Хуннувы.

Государыня испустила вопль. Нимрод расхохотался.

– Ах, какая ты милая, Кубаба! Сразу виден ужас влюбленной женщины. Но на самом-то деле это вопль проигравшей царицы.

Резким движением он поднял голову Хуннувы за волосы.

– Мы взяли его с табличками, адресованными твоим сынкам и дочкам. Не отпирайся, там была твоя глиняная печать[83]. Номер не удался! Твои знать не знают, что ты гниешь у меня в подземелье, и я спокоен. А когда они спохватятся, ты уже отправишься к своему Хуннуве. Они стали бы сражаться, чтобы тебя освободить, но, не имея этой цели, рисковать не станут. Царские сынки не сумасшедшие!

Мертвенно-бледная Кубаба сидела недвижно, уставившись на мертвую голову.

Нимрод разжал кулак, и голова упала в корзину.

– Вас казнят завтра утром, тебя, Авраама и его двенадцать приспешников.

В темнице повисла тягостная тишина. Пленников охватило отчаяние.

Издали донесся глухой барабанный бой, к нему примешивались пронзительные вибрации гонга. Нимрод снова ухмыльнулся:

– Слышите? Я нанял для вас музыкантов. Они сыграют такой концерт семь раз. На седьмом исполнении вы покинете этот мир.

Довольный собой, он игриво и весело повел плечами.

– Почему завтра, спросите вы, а не сейчас? А чтобы вы успели пострадать и посожалеть о том, что́ вам предстоит навсегда утратить. Видите, как я заботлив?

Он развернулся и ушел. Воцарилась тьма.