Он поставил чашку и спокойно на меня посмотрел. Глаза его были безмятежны и задумчивы.

Под столом Зоэ положила свою влажную ладошку на мою голую коленку. Я проводила глазами пару велосипедистов. Стояла изнуряющая жара. Я сделала глубокий вдох.

– Даже не знаю, с чего начать, – неуверенно забормотала я. – Думаю, вам тяжело к этому возвращаться, но я чувствую, что должна. Семья моего свекра – их фамилия Тезак – познакомилась с вашей матерью на улице Сентонж в сорок втором году.

Мне казалось, что фамилия Тезак должна быть ему знакома, но он и бровью не повел. Название улицы Сентонж тоже не возымело никакого эффекта.

– Учитывая все, что там произошло, я имею в виду трагические события июля сорок второго и смерть вашего дяди, для меня было очень важно сказать вам, что семья Тезак никогда не забывала вашу мать. Особенно мой свекор, который вспоминал ее каждый день своей жизни.

Опять молчание. Глаза Уильяма Рейнсферда прищурились.

– Я очень сожалею, – поспешно добавила я, – я знала, что вам будет тяжело, простите меня.

Когда он наконец заговорил, у него был странный, словно придушенный голос.

– Что вы называете «трагическими событиями»?

– Ну как, облаву Вель д’Ив… – пролепетала я. – Еврейские семьи, арестованные в Париже в июле сорок второго…

– Продолжайте.

– И еще лагеря… Семьи, отправленные из Дранси в Освенцим…

Уильям Рейнсферд развел руками и покачал головой:

– Поверьте, я искренне сожалею, но я не понимаю, какое отношение все это имеет к моей матери.

Зоэ и я смущенно переглянулись.

Прошла минута, никто не сказал ни слова. Мне было очень не по себе.

– Вы говорили о смерти моего дяди? – наконец уточнил он.

– Да… Мишеля. Младшего брата вашей матери. Это произошло на улице Сентонж.

Опять молчание.

– Мишель? У матери никогда не было брата по имени Мишель. И я никогда ничего не слышал об улице Сентонж. Думаю, мы говорим о разных людях.