– Помню.

– На нашу удачу, кое-что в этой истории начинает потихоньку проясняться.

– И что?

– Да ничего. Просто в жизни всегда так – кто-то говорит: «Об этом мне сказали», а кто-то: «Об этом все молчат». Но одно имя мне теперь известно.

– Да неужто?

– Вот тебе и «неужто». Известно.

– А что говорит Вилья?

– Ничего не говорит, потому что я один это знаю. Или подозреваю.

В последний раз сверкнула искорка его сигареты. Потом он бросил ее наземь и растер подошвой.

– Всему свое время.

– А зачем рассказываете все это мне, майор?

– Потому что доверяю тебе. Когда хлещет свинцовый дождик, сразу видно, кто чего стоит. И в Хуаресе, и в Монашьем Бугре я видел, как он лил-поливал, а ты под зонтиком не прятался. А когда мы гнили заживо в Паррале, ты приехал навестить нас. И еще помню, как посетил моего генерала Вилью в тюряге.

Он снова замолчал. В черных зарослях кактусов трещали сверчки.

– Ты крепкий парень и не трус… Кстати, как ты ездишь верхом? Я до сих пор не видал тебя на коне.

– В седле держусь, что уже немало.

Из-за вершины холма показалась луна, обвела возвышенности, углубила тени. Мартин видел под сомбреро Гарсы только темное пятно вместо лица, где на уровне рта поблескивала светлая полоска. Улыбается, подумал он, как койот, притаившийся во тьме.

– Есть у меня кое-какие мыслишки, инженер. Такого рода мыслишки, что и генералу их пока не могу сообщить, а поделиться-то ими хочется. С тем, кому доверяю. Этой своре подонков – ну, Сармьенто и прочим – доверять могу только в бою, а больше ни в чем. Жизнь бы им доверил, а деньги, будь они у меня, – нет. И жену тоже… Понятно?

– Не очень.

– Потом разъясню доходчивей. Сейчас вопрос в другом: пойдешь ли ты со мной как-нибудь ночью через границу?

– Вдвоем? – удивился Мартин.