Когда поезд прибыл в Берлин, немецкие солдаты начали выстраивать отдельно женщин и мужчин. Аньезе решительно оттолкнула руку мужа, когда тот попытался удержать ее. Она понимала, что если нацисты увидят их вместе, то обязательно разлучат, просто чтобы проявить жестокость. Нельзя показывать привязанность, и тогда, возможно, у них будет шанс пережить все это и не потерять друг друга.

Сперанцу выкликнул офицер звания не самого высокого, но достаточного, чтобы приобрести новые сапоги. Ее муж не обратил бы внимания на эти сапоги, но Аньезе их заметила. Мать когда-то учила ее всегда обращать внимание на обувь мужчин. Обувь может все рассказать о человеке, который ее носит.

Когда Ромео посмотрел на Аньезе, она отвернулась, но приложила руку к сердцу, чтобы муж знал, кому оно принадлежит.

Немцы затолкали Сперанцу и еще четверых мужчин в крошечный автомобиль, швырнув их чемоданы, словно мусор, в кузов другого грузовика. Людей утрамбовывали в тесное пространство не из-за непродуманности плана – просто нацисты и фашисты считали Сперанцу и всех других евреев животными.

Из рядов вывели еще одного мужчину. Он держался за свою шляпу, пока его запихивали в тот же автомобиль, что и Сперанцу. Аньезе узнала в нем инженера из Флоренции. Он хотел разобраться в устройстве часовых механизмов с драгоценными камнями, и Ромео рассказал ему все, что знал, пока Аньезе готовила им ужин.

Увидев, как ее мужа увозят, Аньезе Сперанца почувствовала облегчение. Он мастер своего дела, и он им нужен. Ромео будет жить, а им придется кормить его, чтобы он мог работать. Радость поселилась в ее душе. Смысл ее любви к мужу заключался именно в том, чтобы ставить его счастье выше своего собственного. Аньезе даже не почувствовала удара дубинкой по ребрам, когда ее загоняли в вагон для скота, чтобы везти в Бухенвальд.

35

35

Родной дом

Сентябрь 1945 года

Доменика с Матильдой ехали в поезде из Лукки в Виареджо. Доменика расчесывала дочке волосы и нечаянно дернула прядь слишком сильно.

– Мама! – Матильда потерла затылок. – Больно.

– Там был узелок. – Доменика осторожно погладила дочь по больному месту. – Прости.

Матильда Мак-Викарс, которой было четыре с половиной года, подумала: «Конечно, ты должна извиниться. Ты забрала меня из нашего домика с садом, который я так любила, и посадила в какой-то поезд, где меня дважды вырвало и где я совсем не могла спать».

– Ты полюбишь Виареджо. Вот подожди, начнется карнавал, и ты увидишь гигантских кукол, парад и отведаешь bomboloni.