Тут в мастерскую зашел Кабрелли и протянул Доменике украшение.

– Я только что взял Сильвио к себе на работу огранщиком. Ты не могла бы завернуть это, Ника? Купили в подарок. – Кабрелли вернулся к покупателю.

Доменика открыла коробочку и закрепила изящную золотую цепочку на атласной подкладке.

– Ты завершил обучение?

– Да. Я работал во Флоренции, пока меня не забрали в армию. Сначала был охранником в лагере для военнопленных во Фриули[164]. Ужасное место.

– А куда тебя отправили потом?

– Никуда. Я бросил армию, потому что моя страна бросила меня. Скрывался в горах возле Бергамо, участвовал в Сопротивлении.

Доменика подумала о Джоне Мак-Викарсе, который вряд ли оставил бы службу, даже если бы его убеждения шли с ней вразрез. Она обернула коробочку золотистой бумагой и перевязала ленточкой.

– Многие итальянцы считали, что с фашистами стоит сотрудничать, но я не из их числа.

– Я тоже, – призналась Доменика.

Сильвио улыбнулся:

– Значит, ты меня не осуждаешь?

– Нет, конечно. – Доменика похлопала его по руке. – Как я могу осуждать того, кто боролся со злом. Это было страшное время, но в нем случались и радости. Я вышла замуж за шотландца, прекрасного, благородного человека. Он погиб при крушении «Арандоры Стар» пять лет назад. У нас осталась дочь.

– Дочь – это замечательно. Есть кому тебя утешить.

– Да, она – моя душа. Ей скоро пять. Твоему ребенку примерно столько же?

– У меня нет детей.

– Жаль. Ну ничего, война закончилась, у вас с женой они обязательно родятся.

– Я не женат.

В дверь мастерской просунула голову Изабелла:

– Синьор? Мария Пипино звонила, сказала, что ужин на столе.