Хорошо, если дождетесь, добавил я мысленно.

Мы отчалили еще до рассвета. Хемингуэй заглянул в палатку, где спали его мальчики, и мы пошли на «Жестянке» к большим катерам. Задул ветер, стало не по-летнему холодно. «Пилар» Фуэнтес накануне поставил на два кормовых якоря и один носовой, чтобы она могла выдержать любой шквал, но «Лоррейн» дергала свой единственный якорь, как собака на привязи.

Хемингуэй, сев за руль в той же рубашке сафари и фуражке с длинным козырьком, повел ее на низких оборотах, чтобы не разбудить мальчиков. Фуэнтес вышел на палубу «Пилар» и отдал нам честь. Хемингуэй козырнул в ответ. За рифом мотор завыл уже громче.

Писатель поставил курс на 100 градусов и спросил:

– Как у нас, всё в комплекте?

– Да. – Я побывал на «Лоррейн» вчера вечером, когда остальные заканчивали ужинать, и всё проверил по списку.

– А вот и нет.

– Как это нет?

Он достал из кармана полотняной куртки две большие пробки и кинул одну мне, пояснив:

– Затычки для задницы.

Солнце всходило к северу от нашего курса.

Мы прошли восточнее Камагуэйского архипелага, держась на краю Гольфстрима в виду земли. Ветер и волны оставались довольно сильными, но солнце пробилось сквозь облака, и дневная жара вернулась в полном объеме. Перед поворотом на юго-восток к бухте Манати и мысу Рома я достал из футляра бинокль и оглядел северный горизонт.

– Что ты там ищешь, Лукас?

– Остров Пропавшей Свиньи.

– Азимут ты рассчитал правильно, а время нет, – хмыкнул Хемингуэй. – Сейчас прилив, островок под водой. Коварный такой маленький риф.

– В этом я и хотел убедиться.

Хемингуэй изменил курс на 160. Попутная волна била нам в левый борт и в корму. Он держал как раз нужную скорость, чтобы и от качки не страдать, и горючее экономить.

Выйдя из синих вод Гольфстрима, я опять посмотрел на север. Где-то там, ниже перископной глубины, десятки людей заключены в длинном плавучем гробу, пахнущем потом, дизельным топливом, капустой и грязными носками. Они там уже несколько недель. Их кости и черепа пульсируют от несмолкающей работы двигателей, кожа чешется без бритья и душа, уши ловят потрескивания стального корпуса. Только ночью они всплывают, чтобы подзарядить батареи и набрать воздуха. Смотреть в перископ, чтобы сориентироваться или наметить цель, позволено только капитану и, может быть, старшему помощнику; остальные ждут приказа занять места согласно боевому распорядку и приготовить торпеды к пуску. Слышатся взрывы, торговый корабль с пробитым бортом идет ко дну, и экипаж подлодки ждет, когда на них начнут бросать глубинные бомбы.