«Пилар» не было ни в Энсеньяде-Серрадуре, ни к югу и северу от нее. Я знал, что такую большую лодку нельзя спрятать в мангровом болоте, как раньше «Лоррейн», но все-таки осмотрел в бинокль все вероятные тайники. «Пилар» не было.

Дождь утих, но прибой у мыса Брава и ниже мыса Хесус был очень силен. Та еще выдалась погодка. Волны захлестнули песчаный пляжик и били в утес, у которого мы похоронили двух немцев. Когда я, налегая на штурвал, прошел через прибой к входу в бухту Манати, запах разложения ударил мне в нос, несмотря на дующий в спину ветер и освеженный дождем воздух. Крабы или твари покрупней их раскопали могилу.

Я шел по узкому каналу, держа круто на правый борт. Справа открылись рельсы, заброшенный склад, обвалившиеся причалы, слева – Двенадцать Апостолов. Я сбросил скорость, взбивая ил, положил руку на спуск «томпсона». Двенадцать Апостолов в замке Морро близ гаванского порта – это пушки, здесь это просто большие камни с пустыми хижинами внизу, но мне казалось, что камни и черные окна наставлены на меня, как пушечные жерла.

«Пилар» стояла на якоре чуть западнее маленького центрального островка Кайо-Ларго – примерно в шестидесяти ярдах от западного берега бухты, напротив скалистого холма, отделяющего склады и дымовую трубу от юго-восточного полукружия с бывшим заводом и тростниковыми полями.

Держа моторы на холостом ходу, я рассматривал лодку в бинокль, поминутно ожидая винтовочного выстрела с берега. «Пилар», похоже пустая, держалась только на носовом якоре. Ветер и течение шевелили ее, и я разглядел позади «Лоррейн», тоже как будто пустую.

Отцепив ветровое стекло, я положил его на нос. Достал из резинового чехла «ремингтон», зарядил, обмотал ремнем левую руку, уперся коленом в переднее сиденье и направил на обе лодки прицел с шестикратным увеличением. Бинокль был сильнее, но и в него там не наблюдалось никакого движения.

Странно. Если Колумбия был на «Лоррейн», когда прибыл Хемингуэй, он или добрался до берега вплавь, или пересел на другую лодку, или все еще на «Пилар».

Я обводил прицелом парусиновую завесу с правой стороны мостика, маленькие окошки с ней рядом, ветровое стекло в кокпите, три иллюминатора носовой каюты, закрытые деревянными ставнями, оба люка, ведущих в эту каюту. Борта, хоть и понижались к корме, не позволяли увидеть, не лежит ли кто-то на палубе. Течение развернуло обе лодки ко мне – «Лоррейн» была привязана к правому борту «Пилар». В ее кокпите никого не было.

Шли минуты. Москиты кусали лицо и шею. Я сохранял снайперскую позицию. Прицел покачивался слегка вместе с катером, но в случае чего я бы не промахнулся. На мне были городские туфли, порванные брюки, вчерашняя синяя рубашка. Пиджак лежал на заднем сиденье носового кокпита, «магнум» – в поясной кобуре, «томпсон» висел на шее. Прошло еще какое-то время. Я поворачивал голову, только чтобы оглядеть берег справа и слева, и порой быстро оглядывался назад. Никакого движения, никаких других лодок.