– Сержант СС, мой человек. Радист с «Южного Креста». Это его ты из бухты выловил, Лукас. Говори, куда Хемингуэй девал документы.

– Бумаги… майора Дауфельдта.

Он сгреб меня за волосы и запрокинул мне голову.

– Слушай, Лукас. Майор Дауфельдт – это я. Тебя надо было как-то отвлечь. Я уговорил несчастного труса Крюгера взять «шмайссер» и попытаться уйти на «Лоррейн». Дал ему свое удостоверение, предполагая, что ты убьешь его. Где документы абвера?

– Хемингуэй… жив?

Он небрежно оглянулся через плечо. Над Хемингуэем кружились мухи.

– Не знаю и не слишком хочу узнать. Если да, то осталось ему недолго. С ним, видишь ли, случилось несчастье. Ударился головой, когда «Пилар» налетела на мель. Я использовал багор, но это мог быть любой острый угол. Кровь и волосы я смою, багор брошу за борт, лодку посажу на мель, чтобы всё натурально было. После нескольких часов в воде трудно будет сказать, как он получил эту рану.

Я сел как мог прямо и попытался пошевелить пальцами. Дельгадо стянул наручники так, что перекрыл мне кровообращение. Пальцев я не чувствовал вовсе – может, и потеря крови этому поспособствовала. Кровь промочила мне рубашку, брюки, туфли, запачкала кожаное сиденье. Я пробовал сосредоточиться не только на Дельгадо, но и на собственных ранах. Он попал в меня трижды: в руку у плеча, в правую верхнюю часть груди и в левый бок. Я посмотрел вниз. Рваная окровавленная рубашка мало о чем говорила. Одно утешение, что стрелял он пулями 22-го калибра, но боль, кровотечение и растущая слабость ничего хорошего не сулили. Одна из пулек могла повредить что-то жизненно важное.

– Ты слушаешь, Лукас?

– Почему? – спросил я, собрав глаза в кучку.

– Что почему?

– Почему Хемингуэй тебя подпустил так близко?

– Как в кино, что ли? – вздохнул Дельгадо. – Я должен тебе всё рассказать до того, как ты загнешься? Или, еще лучше, до того, как сбежишь?

Как же, сбежишь тут. Наручники терзали запястья. Даже если каким-то чудом освободить руки и вернуть им чувствительность, я слишком слаб для активных действий. Обхватить Дельгадо ногами? Я шевельнул ими и понял, что силы в них почти не осталось. Обхватить, может, и сумею, но долго не удержу. Он попросту пристрелит меня. Надо приберечь остаток сил для удобного случая. Усталый и циничный внутренний голос осведомился, какой случай я имею в виду. Ну… для начала надо хотя бы сознание не терять.

– Хорошо, – сказал Дельгадо. – Я скажу тебе, как было дело, а ты мне скажешь, куда он мог деть документы.

Он мог вообще ничего мне не говорить, все карты были у него на руках, но замутненное сознание подсказывало, что похвастаться он не прочь, и это моя единственная надежда. Несмотря на его саркастическое замечание про кино, я чувствовал, что именно этого он и хочет, как настоящий киношный злодей. Я кивнул в знак того, что согласен. Может, и прав был Хемингуэй, говоря, что литература – и даже кино – правдивее, чем реальная жизнь.