Он молчал. Дождь, уже не такой сильный, продолжал моросить на его запрокинутое лицо.

Я осмотрел свой «крис-крафт». В запасном баке обнаружились три дырки, бензин вытекал. Повезло мне, что все это дело не воспламенилось от пуль или нагретых двигателей. Я нашел в маленьком рундучке тряпки, ведерко, рулон липкой ленты. Перевернул бочку дырками вверх, заклеил их кое-как, вытер бензиновую лужу, покидал тряпки за борт, подтер остатки снятой с трупа рубашкой. Зачерпнул ведерком морской воды, вымыл сиденья и палубу. Воняло уже не так сильно. Решив, что в льяло мало что могло просочиться, я запустил помпу, чтобы его осушить. Ничего, не рвануло.

Скорей, кричало мне подсознание. Может, Хемингуэй ранен, может, он еще жив. Но я мало чем помог бы ему, взорвавшись в нескольких сотнях ярдов от его лодки.

Опустошив льяло и проветрив бензиновые пары, я затолкал майора в кормовой кокпит под бочку с горючим и вытер кровь в носовом кокпите.

Бинокль с двенадцатикратным увеличением показывал, что на «Пилар» все тихо, – но он и раньше это показывал, пока майор Дауфельдт не вылез наружу.

Сделав круг на запад, я медленно приближался к ее корме с «магнумом» в руке, старательно избегая мелей. С двадцати футов, стоя, я увидел весь кокпит целиком. Ближе к корме лежал лицом вниз человек в шортах и фуфайке с обрезанными рукавами. Массивный торс, бычья шея, короткие волосы, борода. Хемингуэй. Кровь на затылке загустела и переливалась в такт с покачиванием «Пилар». Насколько я мог видеть, он не дышал.

– А, чтоб тебе, – прошептал я. Мой катер стукнулся о «Пилар» с правого борта. Ветровое стекло слева опущено. Хемингуэй был за рулем, когда в него выстрелили, – но кто тогда отдал носовой якорь?

Колумбия-Дауфельдт, больше некому. Он выстрелил с берегового причала, а потом подошел сюда на «Лоррейн» и опустил якорь.

Я привязал катер к скобе, где раньше стояла «Лоррейн», и вспрыгнул на палубу «Пилар» с «магнумом» в правой руке и гранатой в левой, не сводя глаз с трапа в носовой отсек и люка в надстройке за опущенным ветровым стеклом. Тихо, только волны в борт плещут.

Я рискнул взглянуть на Хемингуэя. Крови много, часть скальпа за ухом содрана. Из-за колыханий лодки не видно, дышит он или нет. Ухо, по которому я ему съездил, в крови. Я в очередной раз раскаялся, вспомнив о нашей драке.

Я снова повернулся к кокпиту и темному входу в носовой отсек. В следующий момент из люка высунулось пистолетное дуло. Я не успел поднять «магнум». Мне два раза влепили справа в плечо и грудную клетку, а когда я повернулся, все еще пытаясь выстрелить сам, почувствовал сокрушительный удар слева.