Старуха жестом показывает на гору и сыплет предложениями, обращенными ко мне.
– Она хочет, чтобы ты пошла с ней, – переводит Шон, явно редактируя сказанное. – Вы с ней вдвоем.
– Что ей нужно? – нервно спрашиваю я. Одно дело быть в глухой деревне с Шоном, но совсем другое – куда-то идти с безумной бабкой.
– Она сказала, что мужчины не допускаются, – отвечает Шон, но в конце его голос повышается, словно в вопросе. – С тобой ничего не случится.
Его слова не особо обнадеживают.
– Я не хочу никуда идти…
Одним движением старуха выхватывает у меня чайный блин и убегает! Не раздумывая, я бросаюсь за ней, но она гораздо сильнее, чем кажется. Она уверенно поднимается по узкой горной тропинке. Я намного моложе, но я не крестьянка и не привыкла к высоте. Мне приходится хвататься за ветки деревьев и за колючие сорняки, чтобы не упасть. Мы забираемся все выше и выше. Мне стоило повернуть назад через пять минут от начала погони, но теперь уже поздно, потому что я действительно нахожусь в глуши. В лесу. По земле разбегается паутина тропок. Обезьяны визжат. Птицы подают сигналы тревоги. Полчаса, час, больше. Я не могу потерять старуху из виду, потому что не только пропадет мой чайный блин, но и я сама безнадежно заблужусь. Мои легкие горят, бедра болят, и все, о чем я могу думать, – это мои мама и папа, как сильно я их люблю и какая для них будет трагедия, если я не вернусь домой.
Старуха останавливается на небольшой поляне, наконец-то мне удается догнать ее. Я задыхаюсь, но она в порядке. Она пристально смотрит на меня, крепко берет за руку и поворачивает к открывшемуся виду. Затем протягивает мне чайный блин и указывает на горы. Мгновенно я вижу весь этот узор – горы, террасы, ручей. От осознания у меня подгибаются колени. Неужели эта старуха – моя мать?
Нет, не может быть.
Она практически тащит меня вверх по склону. Мы карабкаемся и карабкаемся. Все это время она тараторит что-то похожее на
Впереди виднеется валун – тот самый волнистый круг, который я так хорошо знаю. Никому не удалось бы отыскать это место без карты, потому что оно хорошо спрятано.
Старуха убирает мой чайный блин себе под рубаху. Боком, как краб, огибает валун, а я следую за ней. Меня трясет, но я добираюсь до другой стороны.
Вековые камфорные деревья, укрывающие несколько чайных, создают над нами навес. Старуха достает чайный блин, но я и без нее вижу дерево, которое отмечено галочкой, – о том, что она значит, я гадала всю свою жизнь. Наверху какая-то женщина собирает листья. У меня моментально складывается впечатление, что за этой таинственной уединенной рощей хорошо ухаживают, причем, похоже, здесь бывают только эти две женщины. Я начинаю что-то чувствовать.