Несколько часов спустя мы с Шоном садимся в машину. Моя сумка набита образцами чая и подарками от хозяина, который сказал:

– Чтобы вы всегда помнили наш день вместе.

Вернувшись в Иу, мы идем по пыльной улице к ресторану с мазками неизвестно чего на стеклянных окнах. Шон заказывает суп и простой набор овощных блюд. Все произошло так быстро, что у нас не было возможности поговорить о чем-то, кроме логистики путешествия и чая, но теперь он спрашивает, в первый ли раз я в Китае.

– Неужели я выгляжу настолько чужеродным элементом? – спрашиваю я.

Он поднимает брови. Да.

– Это моя вторая поездка, – говорю я. – В первый раз мне было семнадцать. Меня удочерили, и родители привезли меня в тур, чтобы найти корни.

– Ну, и ты нашла их? – холодно спрашивает он, не удивляясь моему происхождению.

– Мои корни? Нет. Но это не страшно. – Я чувствую, что необходимо объяснить. – У меня любящая семья. Я выросла в прекрасном доме. Получила отличное образование и следую своей мечте…

– Именно поэтому ты здесь, со мной.

Ух ты. Неловкое молчание. Я заставляю себя двигаться дальше.

– Несколько лет назад кто-то рассказал мне о концепции, которая называется «благодарный, но злой». Речь шла об усыновленных китайских детях. Да, я была благодарна. И да, я злилась. Потому что трудно отделить то, за что меня заставляли испытывать благодарность, от того, за что я на самом деле благодарна. Наверное, поэтому я решила, что правильно быть благодарной и злой, а не просто злой. Я давно это обдумывала. А сейчас чувствую что-то похожее на вину выжившего. Понимаешь, о чем я?

– Возможно, да, – отвечает он с оттенком грусти, но мне неловко выяснять его прошлое.

– Я могла бы закончить жизнь в кошмарной обстановке, – говорю я. – Вместо этого получила потрясающую жизнь. Многие девушки вроде меня считают, что мы в ответе за себя куда больше, чем те, кого просто приносят домой из роддома… – Я заставляю себя замолчать. Но потом добавляю: – Наверное, это больше, чем ты хотел обо мне знать.

– Я хочу знать о тебе все.

Наверное, я как-то спровоцировала его произнести эти слова, но смысла в них нет, и я не могу придумать, что на это сказать. Шон выглядит смущенным. Теперь он расскажет что-то о себе? Увы, мне не так повезло.

– Ты считаешь себя американкой или китаянкой?

– Стопроцентная американка и стопроцентная китаянка, – отвечаю я. – А не пятьдесят на пятьдесят. Я полностью принадлежу и той и другой культуре. Я всегда буду носить свою «китайскость» на лице, но сейчас, глядя в зеркало, я не думаю, насколько непохожа на своих родителей или достаточно ли я китаянка. Я просто вижу себя.