– Я бы попросил, чтобы ты доверил мне самому наказывать своих подчиненных.

Глаза лагерфюрера блеснули.

– Ты просишь об этом вышестоящего офицера, Франц?

– Нет, – ответил тот. – Я прошу об этом своего брата.

Напряжение рассеялось, будто паром вылетело в окно.

– Значит, ты решил завести домашнего зверька, – со смехом проговорил лагерфюрер. – Ты не первый из офицеров, кто сделал это, хотя я ставлю под вопрос твой выбор, ведь есть много девушек volksdeutsche – настоящих немок, которые на всё готовы.

Я с трудом забралась на стул, провела языком по зубам – все ли на месте? – и подумала: не для того ли привел меня сюда гауптшарфюрер? Уж не собирается ли он сделать меня своей шлюхой?

Это было наказание совершенно иного уровня, я о таком даже не думала.

До сих пор мне ни разу не приходилось слышать, чтобы какой-нибудь офицер сексуально домогался заключенной. Эсэсовцы вовсе не были такими уж джентльменами. Но интимные отношения на службе противоречили правилам, а лагерные офицеры соблюдали дисциплину беспрекословно. К тому же мы были еврейками, а потому совершенно их не привлекали. Переспать с одной из нас – это было для них все равно что затащить к себе в постель какую-нибудь падаль.

– Давай обсудим это в буфете, – предложил гауптшарфюрер. Недоеденный кекс он оставил на столе, а проходя мимо меня, сказал: – Приберешь там, пока меня нет.

Я кивнула, отведя глаза в сторону и чувствуя на себе пристальный взгляд герра Тремора, который впивался в мое лицо, обшаривал мое костлявое тело, скрытое под рабочим платьем.

– Не забывай, Франц, – сказал он. – Бродячие собаки кусаются.

На этот раз гауптшарфюрер не оставил младшего офицера сидеть со мной в качестве няньки, а вместо этого запер дверь кабинета на ключ. Такое доверие лишило меня присутствия духа. Интерес к моей книге, новость, что он сделает меня своей секретаршей, то есть даст работу, которая позволит мне находиться в тепле весь день, а ведь приближалась зима, и это не будет тяжкий труд, как ни крути. Зачем проявлять доброту ко мне, если он собирался меня изнасиловать?

Эта мысль камнем упала мне в голову.

Нет, такого не случится. Я лучше перережу себе горло ножом для бумаг, чем вступлю в интимные отношения с эсэсовцем.

Я мысленно послала благодарность Арону, который был моим первым, так что этому немцу такая радость не обломится, и подошла к столу гауптшарфюрера.

Сколько времени я не ела кексов? Отец иногда пек их с кукурузной мукой грубого помола и самым белым сахаром. Этот кекс был темный, с застывшими в тесте изюминами.

Прижимая пальцы к формочке из вощеной бумаги, я соскребла с нее все до последней крошки. Половину ссыпала в маленький бумажный кулечек и сунула под пояс платья, решив, что вечером поделюсь этими крошками с Дарьей. Потом начисто облизала пальцы. Вкус едва не свалил меня с ног. Я допила кофе до последней капли, выбросила бумажку от кекса в мусорное ведро, а чашку насухо вытерла.