И тут же запаниковала. Что, если это не демонстрация доверия, а еще одна проверка? Вдруг гауптшарфюрер вернется, заглянет в мусорную корзину и увидит, что я украла его еду? Я прокручивала в голове возможные сценарии. Входят два брата, старший произносит: «Я же говорил тебе, Франц». А младший пожимает плечами и отправляет меня к своему брату для порки, которой я избежала сегодня утром. Если красть фотографии у мертвецов плохо, то стащить еду у немецкого офицера – куда как хуже.

К моменту, когда гауптшарфюрер отпер дверь и снова вошел – один, я так разнервничалась, что меня било мелкой дрожью, аж зубы стучали. Он хмуро взглянул на меня:

– Тебе холодно?

От него пахло пивом.

Я кивнула, хотя уже много недель мне не доводилось находиться в таком тепле.

Он не стал смотреть в мусорную корзину, а вместо этого с любопытством обвел взглядом комнату, потом сел на край стола и взял в руку стопку фотографий:

– Я должен конфисковать это. Ты понимаешь?

– Да, – прошептала я и не сразу сообразила, что он протягивает мне какие-то вещи – маленький кожаный блокнот и авторучку.

– Взамен ты возьмешь вот это.

Я неуверенно приняла подарки. Ручка тяжело легла мне в руку. Я с трудом удержалась, чтобы не поднести блокнот к носу и не вдохнуть с жадностью запах кожи и свежей бумаги.

– Тебе подходят эти новые условия? – официальным тоном спросил гауптшарфюрер.

Как будто у меня был выбор.

Хотела ли я продать свое тело ради того, чтобы напитать свой ум? Потому что он предлагал мне сделку, по крайней мере так сказал его брат. За определенную цену я могла писать в свое удовольствие. И меня назначат на работу, за которую любой другой в лагере убил бы.

Я молчала, гауптшарфюрер со вздохом поднялся на ноги и сказал:

– Пошли.

Меня снова затрясло, так сильно, что мой новый начальник отшатнулся от меня. Пришло время расплаты. Я скрестила на груди руки, прижимая к себе блокнот и мысленно гадая, куда он меня поведет? В офицерские квартиры, наверное.

Я справлюсь. Мысленно убегу куда-нибудь. Закрою глаза и буду думать об Ании, Александре и том мире, который находился в моей власти. Как моя история успокоила Дарью, как она утешала других женщин в бараке, так же я затуманю ею и свой разум.

Сжав зубы, я вышла на улицу. Дождь перестал, но на земле разлились огромные лужи. Гауптшарфюрер шагал прямо по ним в своих тяжелых сапогах, а я силилась не отставать от него. Он не повернул в ту часть лагеря, где жили офицеры, а вместо этого привел меня ко входу в наш барак. Женщины уже вернулись с работы и ждали поверки.

Гауптшарфюрер позвал старшую по бараку, которая сразу принялась лебезить перед ним.