– Мне казалось, что одиноким усыновлять не разрешается…

– Это верно, но вместе с вами живет ваша сестра, и ей, по-моему, всегда хотелось иметь семью?

– Да, очень хотелось. Элайза и сейчас очень этого хочет.

Виктор вдруг вытащил сигарету и закурил.

– Я и не знала, что вы курите.

– Ну да, обычно я не курю, – сказал он, глубоко вдыхая дым. – Только когда я… как это? Забыл слово… Когда у меня совсем голова кругом.

Как же они с Алексом подходят друг другу!

– Итак, Клара, что все-таки вы мне предлагаете? Вы считаете, что мой долг – позаботиться об Алексе?

– Важно не то, как считаю я, – солгала Клара, – а то, как это видится вам. – Она помолчала, следя за кольцами сигаретного дыма, уплывавшими в небеса. – И потом, Алекс – чудесный мальчик.

Алекс. Алекс – и его смешные оттопыренные уши. Алекс – и его невероятно богатый словарный запас. Алекс – и его счастливый детский смех. Он, возможно, самой судьбой предназначен для великих деяний – а если даже и нет, то судьба уже одарила его редким обаянием.

А Виктор все еще был погружен в глубокую задумчивость.

Клару вдруг охватило отчаяние. Ей следовало бы знать, что такие люди, как Виктор, всегда выступают за благоденствие народа вообще, за существование договора между социальными слоями, а не за счастливую жизнь для конкретных людей… У него была масса теорий насчет того, как именно следует жить другим людям, но вмешиваться в их жизнь и расходовать себя он не хотел. И для этого всегда находилась какая-нибудь отговорка.

– Я вовсе не бессердечный, Клара, – наконец сказал он после тяжкого раздумья, – хотя вам, возможно, кажется, что у меня попросту нет сердца…