Уже три утра я просыпаюсь в одиночестве. Глаза слезятся, тяжелый воздух пригвождает меня к месту. Смотрю, как мигают красные цифры на часах. За окном щебечут птицы, волны накатываются на Бернард-бич. Я провожу большим пальцем по уголку ее наволочки. Абсолютная пустота берет меня в плен, делает неподвижным. И полым внутри.

Я целовал ее на больничной койке под писк мониторов, она не реагировала, но еще была с нами. Глаза закрыты, тело теплое, я подползал к ней, обнимал ее и гладил по лицу. Я говорил ей: «Я люблю тебя, я люблю тебя, вернись, не оставляй меня, я люблю тебя. Вернись. Любовь моя, жизнь моя, я люблю тебя».

Она уходила, мы с детьми держали ее за руки, обнимали, успокаивали… Нам ничего не оставалось, кроме как утешить ее, поцеловать в лоб и щеки, сказать: «Если тебе пора, иди. Да-да. Все в порядке, любовь моя. Все в порядке. Я здесь. Мы здесь».

Легкое пожатие руки – единственный способ поверить, что она услышала меня, поняла, что мы все здесь, рядом с ней.

И все, ее не стало.

Прошлой ночью в беспокойном, мучительном сне мне приснилось, что ее унесло в океан и она зовет меня сквозь рев волн. Я отчаянно барахтался в воде, слыша пронзительные крики, но так и не смог до нее добраться. Она снова появилась на дне океана, мирно покачиваясь, глаза закрыты, волосы развеваются, и я схватил ее за руку, чтобы вытащить на поверхность, но она погрузилась еще глубже, и я нырнул, а она выскользнула у меня из рук. Я проснулся от крика, но некому было мне ответить. Теперь я лежу без сна, уверенный, что все это был жестокий сон, и представляю изгибы ее тела, прижатого к моему, тепло, исходящее от нее под одеялом. Я молю о еще одной совместной жизни; эта была недостаточно долгой.

Дети мелькают то тут, то там, фрагментарно и размыто, я не в силах разобрать, что они говорят. Я под водой, звуки приглушены, я ныряю к Эвелин. Дрейфую в одиночестве по волнам. Мне придвигают тарелки, но я забыл, как глотать, и отказываюсь от них. Я не помню, как прошли три дня, я лишь смутно замечал, что солнце встает и снова опускается тьма. Время закончилось, и я тоже.

Ее правда больше нет?

Почти год назад мы спланировали все детали. Мы выбрали похоронное бюро на другом конце города, распорядились, чтобы букеты были свежими, только что из сада, и заказали исполнение на пианино песни Билли Холидей «Я с тобой встречусь». Нас должны были кремировать, а затем дети развеяли бы наш прах над Бернард-бич. Какой-то сюрреалистический список дел, от гипотетической логистики которого я чувствовал себя совершенно отстраненным. Предполагалось, что я не увижу, как ее прах уносит море.