Нелла быстро шагает к ратуше. Стражник пропускает ее в ворота, и она знакомым коридором идет к камере Йоханнеса. Разрешение остаться подольше обошлось в три гульдена. Чем меньше времени остается Йоханнесу, тем дороже стража оценивает время его существования. Впрочем, если понадобится, Нелла готова заплатить вдесятеро больше.

Сегодня от стражника ощутимо несет розовой водой и тыквой. Он пересчитывает деньги, зажимает монеты в кулаке, кивает и закрывает дверь.

Кто-то – Корнелия? – побрил Йоханнеса, и теперь, без щетины, еще виднее, как он исхудал, как ввалились скулы. Надо было принести ему новую рубашку, думает Нелла, рассматривая при тусклом свете, во что превратился ее аккуратный муж. Не одежда, а тряпье. Нелла сглатывает, стараясь прятать лицо в тени. Йоханнес садится на соломенный тюфяк, оперев голову на сырой кирпич, неловко вывернув длинные ноги.

Он невероятно похож на Марин. Гордый, в каком-то смысле привлекательный даже сейчас. У нее перехватывает горло. В углу навалены экскременты, кое-как закопанные в солому.

Нелла отводит глаза.

Если я расскажу ему все как есть, кого он посчитает предателем? Как визжал Джек, обращаясь к Отто: «Он знает, он про тебя знает!» Йоханнес однажды подверг сомнению добродетельность Марин, во время того спора в гостиной, – а потом она сказала, что забрала у брата кое-что, ей не принадлежащее. Неужели он знал? Это кажется невероятным; впрочем, в отношении Йоханнеса многое кажется невероятным. Они с Марин рвали Отто на части, пытаясь перетянуть каждый на свою сторону, предъявляли на него притязания, как на спорную территорию.

Два оставшихся пирожка так и лежат рядом с Йоханнесом.

– Съешь, пока свежие, – просит Нелла.

– Иди сюда, – зовет он в ответ.

Каким хрупким, каким надломленным он кажется! Из глаз ушел свет. Нелла почти физически ощущает, как растворяется в воздухе его дух, был – и почти не осталось! Хочется ухватить, зажать в горсти, не отпускать.

– Я продаю сахар, – говорит она и садится рядом. – Мне помогает кондитер.

Йоханнес слабо улыбается.

– Не думаю, что ты успеешь к завтрашнему дню.

Нелла удерживает в горле спазм. Похоже, Корнелия сдержала обещание и ничего не сказала. Промолчать? Рассказать? И то и другое невозможно. Умерла Марин, противоборствующее второе «я». Почему они лишают его права оплакать сестру?

– Мерманс ни за что не возьмет при теперешних обстоятельствах взятку, ни за что, – говорит Йоханнес. – В конце концов, не все продается и покупается. Марин права, нельзя обменять деньги на абстракции. Уж точно не на предательство.