Я становлюсь ближе к потоку воздуха, исходящего от вентилятора, надеясь, что он поможет прийти в себя и не выблевать то, что я съела в ресторане, на ковер Бэрлоу.

– Я должна… должна вернуться. Не позволю, чтобы Энн так страдала, и мама, и папа, – заплетается язык. – Как думаете, у меня получится вернуться?

Он сидит, обхватив подбородок большим и указательным пальцами, словно изучает картину или скульптуру.

– Проблема и в том, что я совершенно не знаю, что делать и кем быть. Я думала, что хочу играть в кино, но у меня нет таланта. Единственное, на что я гожусь, так это реклама хлопьев. Я бездарность.

Он качает головой, скривившись.

– Ты не бездарность. – Он ставит стакан на стол к давно опустевшим собратьям. – Ты пока никто, в том и суть. Тебе всего двадцать, ты настоящей жизни-то не видела…

Содержимое желудка стремительно поднимается к горлу.

– Меня… меня сейчас стошнит. Вы не возражаете?

– Пожалуйста. – Он указывает в сторону коридора. – Прямо, вторая дверь слева.

Я ставлю бутылку на стол и плетусь в туалет, пару раз наталкиваюсь на стену. Открываю дверь, и меня сразу выворачивает в ванну, снова и снова. В процессе я только и делаю, что молюсь о том, как бы не попрощаться с внутренностями. Закашливаюсь и плююсь, вытираю рот рукавом, смотря на то, что недавно было чизкейком, рулетом, донатами, бисквитом и мороженым.

– Простите, – лепечу я, чувствуя, что Бэрлоу стоит за спиной. – Какой позор…

Он подходит ближе и садится на бортик ванны, я обмякаю на полу.

– А ты не такая, какой я тебя помню. – Он многозначительно замолкает. – Теперь ты менее… – Он задумывается в попытке подобрать слово.

– Красивая?

– Опустошенная.

– Более опустошенной, чем сейчас, я уже не буду. – Я мельком смотрю на содержимое ванны.

– Да я не об этом. – Он скрещивает руки на груди. – Твоя пьяная речь… Я, знаешь, поверил. В самом деле поверил. Не знаю только, зачем ты это придумала…

Я откашливаюсь. Саднит горло.

– Пожалуй, я дам тебе тот же совет, что и Рене Зеллвегер каждый раз, когда смотрю «Дневник Бриджит Джонс»: что бы там ни было, слушай свое сердце.

Я теряю дар речи, представляя, как Бэрлоу в темной гостиной пересматривает романтические комедии и сморкается в платочек от переизбытка чувств.