– Остальные быстро определяются. Они не сомневаются, им не страшно.

– Ты не можешь быть в этом уверенной, пока не окажешься на их месте…

– Но все, кого я знаю, талантливы и хороши, одаренны от природы и не мучаются в поисках призвания. Все, кроме меня.

– Это неправда, а и если так – пусть. Ведь есть кое-что более редкое и уникальное, чем одаренность, – способность видеть талант других. И я тянул жилы, зарабатывая деньги, не для того, чтобы ты сидела в душных аудиториях и занималась тем, что тебе не нравится. Я зарабатывал их для того, чтобы у тебя, в отличие от меня, была возможность выбирать, каким образом обеспечивать будущее своих детей. Если это не карьера юриста, то, что ж, я не стану заставлять. – Он убирает руки с моих плеч, без них холодно и одиноко.

– Я не думала, что ты так скажешь, – признаюсь я трясущимися губами. – И от этого мне еще хуже. Я часто представляла этот разговор, но он никогда не шел подобным образом. Обычно ты либо отчитывал меня, либо уговаривал вернуться, но никогда не понимал, что я хотела сказать. И вот мы говорим с тобой – и ты понимаешь. Мне ужасно стыдно, что я так плохо думала о тебе – я судила лишь по себе.

Я смотрю на папу сквозь слезы.

– Ты расплываешься.

Он заключает меня в объятия. В них, как и в детстве, я в полной безопасности, словно в мире не существует никого, кто способен обидеть или причинить боль.

– Не вешай нос. – Он отстраняется и легонько щелкает меня по носу. – Прайсы так не делают.

– Никогда, – подтверждаю я, но слезы катятся из глаз. За его спиной вовсю светит солнце, превращая его в подобие ангела.

– Хочу, чтобы ты мне кое-что пообещала. – Папа смотрит мне в глаза. – Чем бы ты ни занималась, не бросай при первых же трудностях. В этом и заключается главный закон жизни: на берегу можно найти только ракушки – за жемчугом придется нырять.

2

2

Я умываюсь, привожу себя в порядок и, когда краснота сходит с лица, возвращаюсь на кухню. Папа сидит во главе стола и читает газету. Видя меня, он заговорщицки подмигивает. Мама намазывает тосты джемом, а Энн кладет их в ланч-бокс.

– Это уже шестой, мам. Я столько не съем, – предупреждает Энн.

– Ничего, день длинный…

– Я же не в Мордор[90] собираюсь, а в школу.

– В какой-то степени это одно и то же, – из-за газеты бурчит папа.

– Значит, угостишь друзей. – Мама кладет еще один тост и целует Энн в щеку. Сестра закатывает глаза и улыбается. Ей всего четырнадцать, и, по идее, она должна бунтовать и с пеной у рта спорить с родителями, но она никогда так не делает. Я видела лишь милое брюзжание, во время которого она похожа на бабулю лет ста пятидесяти.