— Я ж говорил, что с вами страшновато. Сколько страниц?

— Пятьсот семьдесят одна.

— Жуткое дело. Ладно, будем работать с тем, что есть. В последнем романе концентрируются все влечения и комплексы которые мы уже разбирали. Ну, тот синдром предательства, возникший в детстве с бабушкиной «Тайной Вечери». Не в этом смысл, что вы предатель, Дмитрий Павлович, но синдром деда…

— Понимаю, не извиняйтесь.

— Далее: всюду труп. Ну, Танатос — влечение и страх. Вы боитесь смерти?

— Кажется, уже нет. В общем, я готов.

— Это вам только кажется. Всякий нормальный человек боится, за исключением блаженных, которые уверовали в бессмертие души, а также сильных духом атеистов, которые уверовали в «ничто». Кстати, по-настоящему и тех, и других единицы. Как интеллигент, вы, полагаю, посередине. Вот откуда у всех неврозы. А надо всего лишь осознать и причалить к тому или иному берегу.

— Причалить к берегу блаженных, вы советуете?

— Сознательно эту дурь я бы внедрять не стал, но если вам так спокойнее…

— А вам как спокойнее? Вы стопроцентный атеист?

— Я ваш доктор и задаю вопросы.

— Понятно, Борис Яковлевич, там встретимся и продолжим.

— Договорились. Так вот, остается еще один комплекс, который мучает вашего Павла наедине с мертвым, как вы выразились, — вытесненное чувство вины. Именно — вытесненное в подсознание, поскольку персонаж, конечно, уверяет себя, что он просто покарал предателя. Комплекс, усиленный еще и тем, что он убил любимого брата, своего, так сказать, двойника. Убийство «оправдано» идеей, но детали преступления не могут не вспоминаться.

— С помощью третьего он почти все забыл, но — преследует посмертный взгляд. Он будто бы закрыл глаза мертвецу, но один глаз вдруг оказался открытым, и Павлу все кажется, что брат подсматривает, как он стирает в комнате отпечатки пальцев.

— Эх, какая сцена! Скорее кончайте, Дмитрий Павлович, и отпечатывайте. Я — первый читатель, самый тайный, никому ни словечка. А Павел чувствует присутствие третьего?

— Ему мерещится тень за окнами, скрип половиц.

— Ага, скрип. Примечательная подробность. Вернемся к автору. Ваш собственный страх, как нам известно обоим, связан с подобной деталью. Но метод ассоциаций, которые вы выстроили, ничего не дал. Потому мы и идем другим путем — через творчество. Просто поразительно, как вам взбрела в голову подобная фантасмагория.

— Так как-то.

— Как возник ваш замысел?

— С похмелья.