Что они все ко мне, как к зачумленному!..

— Разве я уже покойник? Какой покой может быть рядом с такой красавицей… Не слушай, Любаш, это я уже пошлости начинаю, а впрочем… правду говорю.

— Говорите, — сказала она с такой нежностью, что желание — попробовать, что будет? — сразу пропало: слишком человеческие образовались у нас с ней отношения, и Фрейд перевернулся в урне.

— Говорить?.. Понимаешь, голубушка, есть у меня одно дело… ну, необходимое. А то уехали б мы с тобой куда подальше. Поехала бы?

— Поехала, — она взяла меня за руку. — А после… ну когда кончится дело?

— Когда кончится-то? Тогда уже поздно будет.

— Я не понимаю. Какое дело? Какое, Дмитрий Павлович?

— Литературное. Роман надо кончать.

— А-а… А почему будет поздно? Слишком долго кончать?

— Да не слушай ты меня, я ведь предупредил. — Рука у нее загрубелая от работы, но горячая и ласковая. — Человек я жалкий, слабый, вдруг так захотелось твоей любви. Ну, слабак, понимаешь?

— Да что вы на себя наговариваете! Вы сегодня в таком настроении…

— В слезливом, правильно. Это на меня так Фрейд действует. И ты.

— Плохо действую?

— Отлично. Вот так бы я лежал и лежал, а ты б сидела рядом и сидела.

— Ах, сиделка вам нужна?

— Ага.

Мы рассмеялись облегченно, словно опасную ловушку миновали, почти попались, но вырвались, так легко стало, хорошо, давно так не было.

— Как хорошо мне с тобой, Люба.

— Правда?

— Ей-Богу.