— Улыбнулся или усмехнулся… что-то такое.
— Ты садист или… ты не поверил, да? — она из милости давала ему последний шанс, но он не принял.
— Не знаю, — тут он и вправду усмехнулся (жутковатая гримаса — или так играют краски зари?). — Мне было интересно.
Итак, она подошла к пределу, за которым зло, и инстинкт самосохранения заставил сказать:
— Ты мне не нужен. Отвернись, я оденусь.
— Испугалась? А я вот живу…
— Просто противно. Ну, извини, ничего не могу с собой поделать.
— Ничего не надо с собой делать, девочка. Уходи.
— Ага.
Уже в прихожей перед дверью она отметила, что заря обманула, что он «дневной» — молодой и блестящий, как обычно, — и поинтересовалась машинально:
— А чем ты заслужил жизнь?
— Кабы я верил в мистические штучки, — ответил он также машинально, — я б сказал с пафосом: другими жизнями. Наш кружок арестовали в ту ночь.
— Ты их заложил?
— Нет. Так совпало.
— Ты веришь в совпадения?.. Нет, ты веришь в мистику!
— Уходи, — было последнее, что слышала она, и никогда потом не смогла вспомнить, как очутилась в переулке возле декадентского дома. Из тени подъезда выступил двойник в фуфайке и сказал закадычно: «Ты из двадцать седьмой? А хозяин где?» — «Какой хозяин?» — «Ну папашка-то? Где папашка?» Она отпрянула от самогонного духа, пронеслась вверх по лестнице, словно от погони, отперла и тщательно заперла дверь за собой, остановилась в столовой отдышаться. Вот и все — отделалась от психа, — вот и все. Я хочу жить с живыми — инстинкт самосохранения не покидал, слава Богу. Вдруг ощутила тяжелый холодок на левом запястье. Борис и Глеб ни в чем не виноваты. И все равно: надо отделаться до конца. Сорвала с руки браслет — семь арлекинов блеснули в чистейшей глубине, — швырнула куда-то, не глядя. И легла на диван: заснуть бы и забыть.
Зазвонил телефон — она не шелохнулась, — безнадежный звон, безнадежный, безнадежный звон. И все-таки не выдержала.
— Поль, это ты? — спросил тихий проникновенный голос.
— Дорогой товарищ Вэлос, придется потерпеть, — бросила трубку на рычаг.
Стр