Аким Иванович продолжал стоять с опущенными плечами, и взор его, скучный и тоскливый, был устремлен в пол. И ответил он Буркину не сразу и без особого вдохновения:

— Мне легче ключи подбирать к колхозной скотине, чем к Мелованову. И я думаю сейчас не о розах, а о тех скирдах сена и соломы, что стоят в степи, на кулацких землях… Хочу, чтоб на фермах запахло сеном. Скирды надо срочно перевозить… Иначе там, где они стоят, будет пахнуть не сеном и ячменной соломой, а гарью… За Большим Ильменем уже такое случилось. От скирдов остались черные круговины…

Он немного приподнял голову, повернулся к выходной двери и тем же глухим, тоскующим голосом продолжал:

— Сейчас я пойду на воловий баз к Андрею Кострову. Со вчерашнего дня он у нас на воловьем дворе старший. Подготовим пять арб в дорогу. Метель уляжется — покатим за сеном. Если она уляжется ночью — ночью и покатим…

Он снял с гвоздя треушку, поглубже натянул ее на голову, чуть потоптался на месте и, открывая дверь, сказал:

— А вы уж тут сами решите, кому из вас в метельную муть кинуться спасать Мелованова, а кому идти к Насонову — поправлять ему подушки. — И он захлопнул за собой дверь.

Первым поборол молчание Буркин:

— Акиму не возразишь. Запах сена для колхозных ферм — преотличный запах. С перевозкой надо спешить. Пойду и я к нему…

Но, прежде чем выйти в коридор, он тихо заговорил с Катей:

— Катерина Семеновна, я замечаю, что Аким сильно похудел. Да и настроение у него, как говорится, прескверное… Ты-то не замечаешь этого?..

— Еще как замечаю, — ответила Катя. — Да с чего ему поправляться — вчера не обедал, не вечерял… И вот теперь чаю с нами не пил. Затеял в это самое время вывести из сарая Горболыску и от колодезя постучать о порожнее ведро. Он был такой веселый, ну как самый веселый парнишка! Барабанил и кричал Сашке Гундяеву: «Это я тебе музыку играю! Видишь — Горболыска при мне! Все как положено!» Не могла я его оторвать от этой детской затеи. Думала, что эта затея вернет ему хорошее настроение. Ошиблась… И все же я ему незаметно в карман сунула кое-что…

Заговорил Буркин:

— Я слушаю тебя, Катерина Семеновна, а душа сгорает от нетерпения спросить: тебе не кажется, что твои заботы о Насонове куда горячей, чем заботы об Акиме?

— Товарищ Буркин, Иван Селиверстович, я, может быть, согласилась бы с тобой, если бы Анисим Насонов не был ранен… И вот еще что учти, Иван Селиверстович, — ранен-то он кем-то из наших врагов. И вы захо́дите к нему тоже из-за этих соображений?

— Из-за этих, — сразу ответил Буркин и обеспокоенно добавил: — Ну, я туда, куда Аким ушел… Туда, где сеном пахнет, — и захлопнул за собой дверь.